|
Зена Галльская Пер.: pooryorick
|
|
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:40 | Сообщение # 1 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Зена Галльская
Автор: Julia Noel Goldman
Переводчик: pooryorick
Оригинальный текст: http://www.academyofbards.org/fanfic/x/xlb_xenaofgaul.html
Беты (редакторы): Alphard
Пэйринг: Зена/Габриель, Сирена, лже-Тит (ОМП, появляется в самом конце)
Рейтинг: R
Жанры: Джен, Фемслэш (юри), POV, AU
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Инцест, Нецензурная лексика, ОМП
Размер: Миди, 55 страниц
Статус: закончен
Описание: Абзац из гипотетической монографии «Крестьянские движения во Франции: от Gallia Comata до Жакерии», вышедшей в ТОЙ ВЕРСИИ нашего мира в Москве в 1970-м году:
«Восстание лже-Тита было жестоко подавлено правительственными войсками. Главари восставших: собственно самозванец (настоящее имя Кокидиус), Лесная Дева (настоящее имя Зена) и некая Габриель, считающаяся или женой или дочерью последней, были казнены в Риме в январе 90 г.н.э.».
Посвящение: Кому-то, кто не стрелял.
Также огромное спасибо Alphard и Леди Осень за помощь в редактировании.
Примечания переводчика:
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ К МОЕМУ АВТОРИЗОВАННОМУ ПЕРЕВОДУ:
1. Эту повесть нельзя назвать строго исторической — кое-где в моей Римской Галлии есть вполне узнаваемые черты Древлянского восстания 945 года и даже разинщины/пугачевщины, но они (по моему частному мнению) не противоречат общему уровню тогдашнего социально-экономического и культурного развития. Однако этот уровень развития означает, что в повести довольно много насилия: кнут, изнасилование, виселицы, пытки в деревенской кузнице, боевое использование зажигательных стрел, казнь путем разрывания между верхушками двух деревьев. Ничто из этого не описывается подробно — но все это в повести есть.
2. Также в повести много мата. Просто это POV Зены, а Зена здесь: беглый раб => охотник на пушного зверя => партизан антиримского сопротивления («лесные братья») => вождь восставших крестьян. В общем, образованием она тут блистать не может по определению.
3. В VI главе есть указания на крестьянскую войну в Галлии в 89-м году н.э., под формальным предводительством самозванца, выдававшего себя за императора Тита. Этой крестьянской войны на самом деле не было, хотя (по моему частному мнению) она вполне могла бы быть, если б нашелся лидер, причем именно тогда. Соответственно, не было в реальной истории и никакого лже-Тита.
4. Инцест (Зена и Габриель здесь — мать и дочь) остался, но секса — следовые количества.
6 глав, все сделаны, но выкладываться будут по одной.
Разрешение на публикацию получено
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:41 | Сообщение # 2 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава I: Счастливое детство
Ну здорово, коли не шутишь. Зенка меня зовут. Охота послушать, да? Ну садись да пива вон мне налей. Тринадцать мне тогда было. Пахала я на плантации — что, не веришь? В полон меня взяли семилеткой — сначала дома прислуживала, ну а потом и на винограднике на господском. А в тот день… Родила я тогда, девчонку, Габриель назвала. Да прямо на винограднике, меж рядов. Имя-то почему такое? Да был у нас старик один с Иудеи, загнулся от чахотки потом… Вот он и сказал мне как-то — я уж с пузом была — про имя-то это: «посланник бога», мол, оно значит. Красавица она родилась — и в самом деле посланница, послана мне богами, чтоб не так тут тоскливо было. Что я хорошего раньше-то видела? А тут вот — она. И глазищи — утонуть можно… Тогда-то я и решила: ее под мышку — и когти рвать.
Нет, сразу-то драпать — бред. Ладно, тебе не понять, на что баба после родов похожа… В общем, время шло как обычно: «солнце еще высоко, работай давай!». Только теперь малая всегда со мной, даже эти вон, и то понимали: покормить или там чего — без проблем, они «ничего не видят». А мелкая молодец: что дождь ей, что ветер — ничто ее не берет. И улыбается, и почти никогда не плачет. Вот ради нее — точно уж надо драпать. Я-то ладно, а вот ее к этой скотской жизни готовить — нет уж…
Подготовилась я как следует. Лошадь украла, жрачку да инструменты, бинты-пеленки там всякие… Даже золотишка увела, из подвала-то из хозяйского — уметь это, знаешь, надо. Да на самом-то деле мое детство побольше стоило, да и невинность тоже. Так что все справедливо. Коня чуть не загнала, первый лагерь разбила черт знает где, в дремучих дебрях каких-то. Раньше волки сожрут, чем меня поймаешь, примерно так. Да погони они, мне так кажется, тогда и не посылали. А след я путала — что твой заяц. Лошадей меняла в каких-то глухих поселках, и шмотки тоже, волосы накоротко обрезала. И все дальше и дальше от той плантации, все глубже и глубже в лес. Высокой я была — для своего-то возраста, — люди меня за пацана могли бы принять, наверно. Вот только ребенок у пацана откуда? Хотя — всякое ведь бывает… Ну я и решила — парнишкой прикинуться. Сестру, мол, от римлян спас, а родителей убили. Волосы коротко, много не говорить, ага. А то по голосу вычислят… Какой-то старик кобылу молодую нам отдал, буланую, от сына его осталась, ему ненужная. «Арго ее, сынок, кличут. Тебе сподручнее — сестру хоть возить…» Так я с ней расстаться и не смогла потом, с кобылой-то с этой.
И все время разговаривала с обеими: что с Габриель, что с Арго. Как шла на охоту — к седлу приторачивала девчушку, Арго удерет, если что, а меня отыщет потом: верная ж как собака. Да птицу била, камнями — где мне оружие-то добыть? И людей пугалась — что дикий зверь. Многие месяцы в лесу провела, где и следа человечьего не отыщешь. Вот девчонка ж я была, малолетка, — а ведь не сдох же никто из нас, и на одной же мне все держалось…
Лук вон себе потом сделала — от волка, что на двух ногах, что на четырех, простым-то камнем не отобьешься. От того, что на двух — особенно. А стрелы… По деревням просила иль воровала просто. Или за работу брала: на поле там, со скотом. Но дольше, чем на день, не задерживалась нигде. И на птицу да зайцев стрелы не изводила — тут-то и камня хватит.
Габриель только на охоту не брала, чтоб дичь не спугнула, а так она всегда со мной, маленькая моя… В самодельной суме на спине или спереди на тряпочной перевязке, как под сломанную руку обычно делают. Так вот… Да тебе не понять, служивый… Ела, считай, только чтобы молоко не пропало, сама замерзаю как цуцик — а ее укутаю потеплее, и в каждом ручье купала, и все такое. И постоянно с ней говорила, да. Она была из тех детей, что некоторых пугают даже: глазищи такие — вот в душу как будто смотрят. Как будто все она знает про тебя. А красавица… Светлые волосы, а глазищи — зеленые, словно лес вокруг. Рядом с ней мне всегда было хорошо. Она была моим миром.
Полгода мы так прятались, и никто нас, вроде бы, не ловил. А если и ловил — я не знала. Успокоились мои нервы, стала я прикидывать, как жить дальше. Прикидки-то — довольно тоскливые, если честно. Ну а ты сам подумай: кто я тогда была? Сбежавшая с плантации малолетка. Все, что умею, — на поле батрачить только. Не, ну еще птицу влет камнем, почти не целясь — набила руку. Не знаю абсолютно никого, да еще и с ребенком. Весело… В общем, в лесу я остаться решила, вот.
Были мы тогда в южной Галлии, там даже и лес немножко другой, и зимы теплее. Красивые там места, я тебе скажу… И солдатни не особо много шастает по дорогам, так что вполне нормально. Так мы и кочевали там. Я постепенно стрелами запасалась, травками лечебными всякими — да знала я их и тогда, не смотри ты так — и вообще всем, что понадобиться могло. Я даже читать вон научилась в одной деревне — спокойнее уже тогда была, поменьше боялась, но оседать там не собиралась все равно. Гомера какого-то — с плантации с той еще сперла, когда сбегала — прочитала всего, так еще ж хочу… И писать бы научиться неплохо — даже не для себя, а чтоб Габриель мою научить, когда подрастет. Вот хочу я, чтоб она была грамотной.
Добыла себе пару свитков, и чистых тоже. Семян купила, огородик разбить — да временно, временно… Да все в руках у меня горело... Сколько мне было-то — четырнадцать всего, сопля малолетняя. А вот соседские девки, видать, в женихи меня записали сразу — как будто мне не меньше шестнадцати, и улыбались мне постоянно, и все такое. Пару раз и на свиданки приглашали — а я отказывала, потому что не выдаст ничья мамка за меня никого. А я не говорила, что ли? Под парня косила я, безопасней так… Да, у них мамки строгие. А моя бы как все это восприняла — если б жива была и со мной? Да не знаю я. Не представляю вообще.
Ушли мы потом из деревни той. И вообще — я решила, в горы нам надо. На восток, значит — люди так говорили вроде. А вот и место неплохое для дома, да. «Командная высота», как сказали бы вертухаи с плантации с этой чертовой. И лес есть, густой — если что, сбежим только так, и хрен нас потом найдешь. А если к нам кто припрется — придется ему по узкой тропке идти, тут даже и стрел не надо: рукой камень кинешь — а все едино, верная смерть ему. Бухнется вон в речку вон в ту — а там вода ледяная и мне по колено только, а падать кубитов пятьсот, не меньше. Короче, мой дом — моя крепость, так вот.
А мне за водой, если что, так и тут вон ручей течет, вода холоднючая… «Смотри, малая, мы дома!» Ну да — тут вон огород разобьем, а тут вот хату поставим. Габи агукает, Арго ржет — согласны. А пока не сварганим хату — вон и та пещера сойдет, да, Габи? Не особо большая, но коня завести можно, а главное — тяга есть, можно костер разводить, от дыма не задохнемся. Арго вообще умница — стоит себе спокойно, пока я снимаю с нее поклажу. Ну все, иди пасись — без уздечки и без седла, давай. Заслужила отдых. Ржет и уходит, да так и будет пастись тут рядом, а свистну — так сразу ко мне, молодец она. Мозгов у нее явно больше, чем у некоторых людей. Габи шебуршится на расстеленном одеяле, смотрит на меня и улыбается.
«Дома мы. Понимаешь ты, мелкое создание? Это наш дом — первый раз за всю жизнь, ага. Тут будет хорошо, да, малая? Кровать мне сделаем, люльку тебе повесим, полки присобачим для наших свитков, и стол, и печку. И для Арго вон стойло поставим. Все сделаем, вот увидишь».
Наклоняюсь к ней, беру на руки, поднимаю к самому потолку, а она смеется. Ей уже годик скоро — и вон какая красавица. Я делаю все, что могу, и это не так уж мало. Нормально все с ней, так и положено в ее возрасте. Ну а дальше — будем тут обе. Она — расти, я — взрослеть. Играть друг с другом будем и учиться всяким разным вещам. И работать, и просто жить. Здоровые обе будем да загорелые… Так, ладно, сумки-то разбирать кто будет?
Соорудила вон манежик для Габриель — чтобы играла там, а мне — чтоб не волноваться, пока работаю. Да простейший — просто веревкой кусок пещеры отгородила, протянула ее несколько раз. Так, первым делом огород сажаем, ага. Не, без всяких там рядов — не хочу, чтоб мне хоть что-то напоминало об этой проклятой плантации под Тулузой… Да, и силки вон расставить надо — на зайцев там всяких, прочую мелочь. И пару ловчих ям вырыть — на кого-нибудь покрупнее. Малая сидит у меня на спине, рассказываю ей это все — какие бывают ловушки, кого в них ловят и как их потом готовить. И что бывают такие штуки и для людей, только людей не едят потом.
Да, Арго специально привязываю у каждой ловушки минут на пять — чтобы запомнила и ног потом в ямах не поломала. Она молодец — точно теперь не попадется, говорю же — многим людям у нее еще поучиться, у этого вот буланого создания. Ну а теперь ждем, пока кто-нибудь попадется — и, надеюсь, не вертухаи римские, а еда. Хотя в принципе — на человека как раз все мои ловушки, еду-то добыть я и без них могу. Да вон даже в «заячий» силок — как раз нога в военном сапоге влезет, и будет ее владелец предупреждать меня с вершины сосны о подходе этих… Римскими матюками, да. Не пройдут они к нам, малая. Не бойся, Габи… Того, что было со мной, с тобой уж точно не будет. И не будут тебе потом кошмары по ночам сниться. Твое детство будет лучше моего, обещаю…
Ну так вот… Время бежало — только следить успевай, как Габи растет. Да я так и решила остаться вот в той пещере — что лес рубить-то на хату, он же защита наша… Кровати там устроила, стол да лавку, для Арго просто часть отгородила у выхода. Готовить научилась кучу всего. Одежду сама шила и себе, и малой, сама же и игр для нее наделала всяких, и играла с ней каждую свободную минуту, и говорила с ней постоянно… У нее даже кукла была — с волосами из понятно чьей гривы. Жалко вот только — песен я нормальных не знала. Ну не петь же ребенку что-то там про рабскую долю или солдатские песни, которых тоже наслушалась… Так что пришлось придумывать все самой — и музыку, и слова. Да не, малой вроде нравилось… Стреляла вон еще каждый день, и ножик засапожный в мишень кидала. Не подпущу к себе никого. А к Габриель — уж тем более. Ни человека, ни медведя, ни волка, ни кого-там-еще-нелегкая-принесет. Прочитала вслух мелкой все свитки, какие там у нас были, и даже вон писать научилась. Дневник даже стала вести: когда что в огороде посадила, когда Габи какое слово сказала и все такое.
Ну а теперь представь: я такая пытаюсь полку присобачить — под еду да посуду, все такое. Каркасик этот, на котором полки — ну, такой, вроде домика — только подрагивает чуть-чуть, нормально все вроде. С тех, пониже, даже ничего не убрала, молотком стучу, матюкаюсь иногда про себя — нечего Габи нехорошие слова знать. И тут слышу:
— Зен!
Поворачиваюсь на голос — и мне на ногу чуть не падает полка с кучей тяжелых амфор. Пятью амфорами меньше, ага, хорошо, еще три осталось — но это все так, краем глаза.
— Ух ты! Что это ты сказала? Ну-ка, давай еще.
— Зена, — говорит своим детским голосом.
— Ты меня спасла. От сердца, это зверь такой страшный. Спасибо. Может, ты еще какие-то слова знаешь, а не говоришь, а?
— Не-а.
— Точно?
— Точно.
— Ну ладно. А теперь давай убирать бардак. Ты же поможешь мне?
Это было лучшее время в моей жизни, серьезно. Мы с Габи были самыми счастливыми людьми на земле. И ходила она уже, и говорила без конца, и играла со всем, что находила. Волосы всегда в беспорядке, грязная к вечеру, как чунька. А я выше стала, волосы снова отпустила. Мускулы появились — железные, черт возьми! Я становилась сильнее, жестче — но мне это, знаешь, нравилось. А как Габи росла — так это ж вообще песня… И училась всему моментально, мне никогда не приходилось два раза ей повторять. И все меньше с вопросами ко мне бегала, сама уже разбиралась. Самостоятельная уже — маленький человек, а не беспомощный ребенок, ага. И вот смотришь, как она растет — как будто целый мир перед тобой разворачивается. И в этом маленьком мире прекрасно все.
Хату я решила не строить вовсе — но пещеру ту обустроила за несколько лет вполне так прилично. И с полок с моих больше ничего не падало, и стены вон глиной обмазала да побелила, и все сама. А потом по этим стенам Габи нарисовала что-то, человечков каких-то. А что, мне нравилось, не стала белить по новой. Пушного зверя я научилась бить — куницу там, горностая, лису, так что примерно раз в полгода садилась на Арго, брала с собой мелкую да спускалась продавать свой мягкий товар. Нет, в города не ездила ни в какие — так, по ближайшим деревням, и каждый раз в новую деревню, и быстро. Продала меха, купила инструментов нужных, гвоздей, стрел, ткани, посуду там или еще чего — и сразу в горы, в свое «орлиное гнездо». Даже ночевать внизу обычно не оставалась.
Маленькая Габи — до четырех так вообще, наверно, не замолкала, мне сейчас кажется. Ну а правильно — ребенку ж и должно быть все интересно. Абсолютно все вообще. И исследовала все, и делала всякие глупости, единственное мне утешение: «Да нормально это все в ее возрасте! Наоборот вон радуйся, идиотка!» Да нет, на самом-то деле — только посмотришь на нее и сразу забываешь про все свои взрослые проблемы. На нее же невозможно просто без улыбки смотреть. Да воспитывала я ее — как самой мне казалось правильным, дома-то своего я и не помнила почти и матери тоже. Так что примера мне брать было неоткуда — а, ну и ладно… Главное — чтоб она понимала, что хорошо, а что плохо. И она понимала — уж я-то видела по зеленым ее глазищам… И спала она всегда со мной — ну а как иначе? И, просыпаясь, я всегда улыбалась ей.
Однажды ночью — мне тогда восемнадцать было, а малой пять — я показывала ей звезды, созвездия, в смысле, и все такое. Да я и сама про них недавно тогда узнала — из свитка из одного, купила его в деревне, как пушнину ездила продавать. Это ж оказывается — по небу ориентироваться можно, если Полярную звезду умеешь найти. И тут вот у нас спор вышел с моим маленьким звездочетом.
— Это медведь, Зен. Ну посмотри. Большой веселый медведь, только с хвостом, как у твоих куниц.
— Да разве у медведей такие хвосты бывают? Телега это, а то вон — дышло ее, а на телеге едет веселый дядька с усами и везет большую амфору меда*.
— А где тогда лошадь? Не-а, это медведь.
— Да не, телега — больше похоже.
— Медведь.
— Ну ладно, допустим, медведь. И что?
— Тогда я победила, — говорит Габи.
— И что?
— А ничего. Я просто победила.
И улыбается мне, и смотрит глазищами своими. Боги мои… Вот пять лет ребенку, а мамку за пояс заткнула.
— Да телега это, — говорю.
— А что было раньше? — спрашивает малая.
— Раньше чего?
Смотрит в землю и совсем тихим голосом говорит:
— Когда мы были еще не тут.
— Да я не помню, малая, — а я и в самом деле не помню, что до полона было. Обрывки только всплывают иногда сами. Раньше она таких вопросов не задавала… — Когда я была маленькой, я попала в плохое место. И там плохие дяди делали со мной плохие вещи. Наверно, я и не помню их потому, что они плохие. Но там у меня появилась ты.
И грустные такие глазищи сделала.
— Я знала, что тебе было плохо.
Беру ее за руки, смотрю ей прямо в глаза и говорю:
— Габи, когда я первый раз тебя увидела, все стало по-другому. Ты была такая красавица. С тобой я стала счастливой. Это для тебя я сбежала оттуда, и пришла сюда, и построила наш дом.
— В самом деле?
— Конечно.
— Зен?
— Да?
— Ты моя мама?
— Да.
— И я раньше была у тебя в животе?
— Угу.
— Спорим, это было хорошо.
— Конечно, Габи.
— Но мы же все равно будем дружить? — и смотрит испуганно даже как-то. Обнимаю ее, целую в макушку.
— Конечно. Я обещаю. Мы всегда будем лучшими друзьями. Я никуда не денусь.
— Я тоже обещаю, — говорит куда-то мне в волосы. Обнимаю ее крепче, смотрю на вечное небо. Сколько же звезд…
Когда ей было почти шесть, моя малая решила, что хочет стать амазонкой. Да я ж ей про них и рассказала — что когда-то на плантации еще слышала, рассказывали там на ночь всякие страшные истории. Да не, переделала, конечно — для ребенка же все-таки, все такое. Что живут, мол, они далеко за холодным Рейном** и что мужчин у них нет вообще, и они сами охотятся и все делают. Так эта ж малая сначала на меня посмотрела так подозрительно — но не сказала ничего. А вот как мы меха поехали продавать — завела шарманку: «А давай свиток про них найдем, про амазонок, пожалуйста…»
В четвертой только деревне нашли мы свиток какой-то, вроде про них. Так эта мелкая чуть не танцевала… Ну а потом мне пришлось сделать себе и ей по боевому шесту, и теперь мы на них дрались. Осторожно, Зенка, это ребенок… Вот, молодец, спокойнее… Да не, молодец она — Габи — для ее возраста… Да и амазонскую одежду я ей сшила, кожаную, и всякую амазонскую еду готовить научиться пришлось.
А однажды — малой было почти семь тогда — случилось и кое-что поинтереснее. Был обычный летний вечер, мы ужинали в нашей пещере и смотрели на дождь — не знаю почему, но дождь всегда нас обеих завораживал. На ужин было что-то по рецепту из того свитка — встретила б его автора, лично бы утопила; где я тебе сома в горах поймаю, а? — Габи что-то вяло ковырялась ложкой в тарелке и смотрела непонятно куда.
— Ты будешь есть или нет?
Улыбается.
— Извини. Буду, все вкусно. Я задумалась просто.
— Да?
— Вот ты когда-нибудь думала про всякие приключения? Это ж здорово было бы…
— Приключения? — напрягай мозги, Зенка, понимай своего ребенка. — Ты хочешь, чтоб мы сели на Арго и поехали путешествовать?
— Ну да. Ты умница, Зен.
Улыбаюсь, взъерошиваю ей волосы.
— Спасибо, малая. А это может быть весело.
— Ты большая и сильная и сможешь нас защитить, — задумчиво говорит она. Понимает же теперь, мелкая, что иначе хрен бы мы жили вот тут, в горах. А вот интересно, сама она людям тоже не доверяет — или просто идет у меня на поводу; сама к ним хочет, а я ее не пускаю? Но не сейчас же об этом спрашивать…
— Ну и куда ты хочешь поехать?
— Ну не знаю, — говорит, а глаза уже загорелись: — Зен, мы же про кучу стран с тобой читали. А я теперь хочу на них посмотреть. И по морю поплавать на корабле. И посмотреть на людей из разных стран.
— А что, звучит заманчиво.
Но, конечно, я боялась. Двадцатилетняя девчонка с ребенком — а ведь по дорогам и солдатики ходят, римские. Да нет, уж драться-то я умею — и кулаками, и ножом засапожным, и белке в глаз попаду из лука, почти не целясь, и даже шестом побью — ну, если нападающий будет карликом, то уж точно… Да забыли про меня уж давно, забыли… Управляющий тот, с плантации с той моей, от пьянства уж сдох, наверное, и давно. Так что вроде бы можно спускаться, Зен, и надолго тоже. Да только вот… Страшно, что опять будет как тогда… Страх без конца, звериный страх перед каждым встречным… Он ведь и сейчас иногда всплывает — он никуда не делся. А все-таки нужно хоть самой посмотреть на нормальную сторону мира, на то, как люди живут, и не боятся всего. А уж малой показать — так тем более нужно, да. Собирайся, Зенка, и в руки себя возьми…
А я вон придумала, как нашу пещеру оставить можно. Выше по склону — деревянную стену выстроила да булыжников всяких навалила прямо за ней, стенка моя их держит. Так, ничего не забыли, мелкая? Тебя и Арго не забыли, а это главное… И оружие, и травки всякие лечебные, и еду. Деревянную дверь пещеры нашей заперла на засов. Эй, отходим-отходим, а то убьет… Чиркаю огнивом, поджигаю стрелу с просмоленной паклей — и вон в ту вон стенку деревянную, в самый низ. И еще одну — тоже понизу в тот забор, пламя же вверх пойдет. И еще… Гуляет красный петух, подпорная стенка рушится, камни падают — и все, будто бы и не было нашей пещеры тут никогда, словно горным обвалом ее засыпало. Да не, внутри пожара не будет точно: под обвалом-то этим воздуха — кот наплакал… Все просчитано, мелкая Габи, — а теперь в седло и вперед… Эй, Габи, ты меня слышишь? Да, вот только когда вернемся — полдня уйдет разбирать весь этот завал, уж явно не меньше. Ну давай, оглянись напоследок на наши горы — и навстречу приключениям твоим… А интересно, как мы сейчас выглядим со стороны? Странная, наверно, картина: двадцатилетняя красотка — ага, только лучше не подходить, а то пришибу, лук-то за спиной, мускулы имеются, разве непонятно? — верхом на норовистой буланой кобыле, а за спиной у нее амазонка какая-то малолетняя, которую не заткнешь. Что-то я чувствую, путешествие будет долгим…
________________________
*По-украински эти созвездия и называются Возами (причем считается, что чумацкими, соль на них из Крыма везли когда-то), да и в каком-то (не помню точно, каком) старофранцузском эпосе Большая Медведица — «Карлова колесница».
**Прототип амазонок — сарматы, их же (сарматов) потомками считала себя польская шляхта в XVII-XVIII вв. Поэтому «за холодным Рейном» — это на территории нынешней Польши, такое у меня допущение, основанное на вышесказанном. Или же просто на востоке.
____________________
Также к этой главе прилагается карта: http://vk.com/id19635....7766040 .
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:41 | Сообщение # 3 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава II: Встреча
Да мы с малой всегда жили просто, без всяких разных изысков, так что дорога мало что поменяла. Габи скучала по нашей кровати (ну да, моего изготовления, а как же), но засыпала все так же, положив голову мне на грудь, так что какая разница? Мы ехали спокойно себе на север, но на второй уже день вляпались в веселенькую историю.
Прямо с дороги я увидела их. Ну что, спешилась сразу, да Габи шепнула, мол, сиди тихо, — и посмотрим, что я тут могу сделать. Арго умница, не потеряются мои никуда. Лесом к тем, а не по дороге — нехрен выдавать себя раньше времени. Вон они там — шестеро мужиков здоровых крестьянку какую-то поймали. Да рано радуются… Троих я сразу подстрелила — почти не целясь, рука набита давно. А вот теперь оставшиеся что-то заметили… Ту бабу свою отпустили, в мою сторону повернулись.
— Да это девка, — сказал один из них, самый страшный.
— Только за оленей нас, видать, приняла, — другой вынимает меч: — Подержите эту, я еще одну нам добуду.
Ну и идет на меня. Отлично: засапожным ножом в живот, с четырех кубитов. Больше уже не встанет…
— Руки от бабы! — может, хоть у двоих оставшихся мозги в черепушках есть? Ну да, не обделила природа — вон, побежали. Пристрелить их, что ль, в спины — или стрелы не тратить? Не, лучше пару стрел сэкономим.
— Габи, ты там в порядке?!
— Ага! А ты?!
— Нормуль! Сейчас я приду!
— Хорошо!
О боги, какая же она милая…
Подхожу к лежащей на земле женщине — или девушке, да черт ее разберет.
— Эй, ты в порядке? — спрашиваю. Да вроде в порядке, только потерянная какая-то. Тридцатник на вид примерно или сороковник даже, волосы темные. Улыбается мне как дура — ну понятно, черт их знает, что они с ней собирались сделать.
— Спасибо тебе. Вовремя ты успела. У них и времени не хватило ни на что. Встать-то поможешь?
Протягиваю ей руку, спрашиваю:
— Куда ты направлялась? Я вон на север еду, приключений искать, так что, если что, проводить могу.
— Приключений?
— Ага. А сейчас покажу, для кого. Пошли!
Оглядываюсь на четыре трупа в траве. Ну а что, крови немного, даже за живых принять можно, если плохо смотреть. Набита рука на пушного зверя, куда ж тут денешься… Так, ладно, ножик достать, протереть да обратно за голенище — и вперед, Габи там уже заждалась. Да иди за мной, не бойся. А беспокоится она за меня, малая, — ну сразу ж видно.
— Да нормально я, мелкая. Не волнуйся.
— Там же драка была? Ты кого-то убила?
— Ага. Зато смотри кого спасла.
Только теперь малая ее заметила, улыбка до ушей сразу. Ну и та улыбается в ответ.
— Как тебя зовут?
— Габриель, и я амазонка.
— Очень приятно. А я — Сирена.
— Тоже очень приятно, — смеется.
— Да ей всегда как смешинка в рот попала, — извиняюсь почти. — Никогда она из этого, похоже, не вырастет. Ребенок и есть ребенок.
— Ну да, — говорит наша новая знакомая.
— Что-то ты усталой выглядишь, Сирена. Садись-ка на коня, а я и пешком дойду.
— Ее зовут Арго, — ну это Габи, кто бы сомневался…
— Красивое имя, — Сирена неуверенно ставит ногу в стремя.
— Эй, подожди — снимаю малую, помогаю этой взрослой тетке нормально сесть (да что ее винить — крестьянка ж небось, в хате на огороде все время, да), потом сажаю спереди мою Габи. Ну что, буланое создание, пошли? А та обнимает мою мелкую, краем глаза вижу… Веду коня в поводу, куда там нам надо? В Колонию Агриппины? Ну что ж, пошли. Габи теперь Сирену будет мучить своими бесконечными историями о принцессах, гидрах, циклопах и всяких прочих. Мне бы ее фантазию… И тогда дракон напал на принцессу, но сам стал принцессой и вышел замуж за принца, они превратились в лягушек и жили долго и счастливо — вот что-то в таком духе, да. Вообще она любит драконов в девочек превращать. Да ладно, ребенку семь лет всего, я в ее возрасте и так не умела. Да и Сирена вон от смеха чуть из седла не падает.
Долго ли, коротко ли — добрались мы до Колонии Агриппиновой. Спрашиваю Сирену насчет там всяких постоялых дворов, к вечеру как раз было дело — так она говорит, была тут недавно, показывает один приличный, и как раз на окраине, за городской стеной, чтоб к лесу поближе. Арго в конюшню, одну комнату на троих. Да уж, та еще нервотрепка — первый раз в жизни комнату снимать… По мне так в лесу или в горах заночевать проще. Ну, или там на сеновале в глухой деревне. В свитках-то мы с Габи читали про это все — но то свитки, а это жизнь. Да не, Сирена молодец, помогла. И ужин даже нам заказала.
Комната была неплохая — хоть мне и сравнивать-то не с чем было тогда, честно говоря. Целых две кровати, причем большие, а за окном — поля, да сенокосы, да перелески. И окно невысоко, главное — спрыгнешь запросто, если что, но это уж мои заморочки. А хорошо — сапоги наконец-то снять, печку небольшую прямо в комнате затопить да греться. Сижу вон как раз у этой самой печки, на полу прямо, а Габи уже у меня на коленках дрыхнет.
— Вы не родня друг другу? — вдруг спрашивает Сирена.
— Она мой лучший друг, — отвечаю. Да кто там в дверь ломится, мать его? А, ужин принесли. Эй, малая, вставай, тебе надо подкрепиться!
— А что ты делаешь в этих землях? — блин, иногда малая говорит как по свитку прямо. Ну что вот мне с нею делать?
— Ищу я одного человека, потеряла его давно. Тринадцать зим назад, да. Да и не знаю я даже, жив тот человек или нет.
— Это грустно, — говорит Габи и под столом ногой меня по коленке: — Грустно же, Зен?
— Конечно, — и Сирене уже: — Найдешь ты его, я надеюсь.
Не понравилось ей мое имя, что ли? Дернулась ведь даже эта Сирена, как от Габи его услышала. А может — я тому человеку тезка?
— Ну а вы как тут оказались?
Малая смотрит на меня и молчит.
— Ну, — как бы теперь все это ей объяснить? — Жизнь у нас мирная да спокойная, никого мы не трогаем вроде как. Не, ну как спокойная — насколько это вообще возможно с этой малой. А теперь вот — решили людей посмотреть, себя показать.
— А еще мы хотим посмотреть пьесы!
Мелкая, и кто вот тебя воспитывал?
— В самом деле?
— Да. И странных животных, и всякие чудеса.
— Понятно, — отвечает Сирена. И по глазам ее видно, сейчас что-то скажет мелкой такое, чтобы ей радости полные штаны, а мне еще одна головная боль.
— Ну что? — тоже все видит, мелочь пузатая…
— Тут в одном городишке, день пути всего на запад верхом, ярмарка скоро будет. И пьесы будут показывать, и денег подзаработать можно, — последнее уже мне, понятно.
Слишком активно она что-то нам помогает… Габи шебуршится у меня на коленках и смотрит глазищами своими зелеными — ну куда уж тут мне деваться?
— Особых целей у нас вроде бы как и нет, — да, Зенка, молодец, а сердце все-таки не на месте. Слишком она хорошая, эта баба. И на имя мое так отреагировала еще… А бывают они, бабы-то, вертухаями?..
Ну а мелкая — масла в огонь, ага:
— А ты с нами пойдешь?
Вот сразу понятно, кто из нас главная — любому ж дураку видно. Да в принципе-то — не вечно же мне бояться? Давай-ка, возьми себя в руки — да и Габи эта тетка вроде понравилась…
Как он там называется, городишко этот? Спасибо — язык узлом завязался… Чем ближе к нему подходим, тем больше вокруг народу, все на ярмарку топают — но военных вроде не видно. Тот легионер у таверны — он не считается: пьяный же, как сапожник, и пошатывает его нехило, так что не бойся, дура! Но все равно — и нож, и стрелы рука сама проверяет быстро, и малую за руку покрепче хватаю. Мало ли что — они и в штатском могут ходить, а уж народу тут — точно море.
Ярмарка — это дурдом, серьезно. Не, я понимаю — летний солнцеворот там и все такое, но в тех глухих деревнях у нашего дома такого уж точно не было. Люди везде мельтешат — нервные, разодетые, каждый чего-то хочет. Ага, из разных концов Империи — так что смотри, малая, вон тебе греки, а вон германцы, а вон я уж и сама без понятия, кто это там такие. Да, а у дядьки вон на плече охотничий сокол — вернемся домой, я тебе такого тоже поймаю. Так, спокойно, Зенка, спокойно — нечего пока тут бояться вроде… Вот, правильно — вторую руку Сирене дай, теперь уж точно не потеряешься, да, малая? Сирена явно слишком счастливая какая-то — вообще как будто слегка под мухой, только я точно знаю — ничего она не пила. Без всякого вина — счастливая просто. Как будто мы обе ей очень нравимся — и ей хорошо с нами, в этом городе, вот в эту жару. Да, может, жизни радуется просто, а? Или это мелкая Габи ее так развеселила? Габи — она такая, кого угодно растормошит. Да и сейчас вон — за руку меня держит, куда-то тянет, волосы в беспорядке, даже вон божья коровка по ним ползет (давай улетай на небо) глаза горят… Для меня она — лучшее, что есть в мире, не хочу я мою Габи делить с Сиреной. Моя она, вот — и всегда же была только моя…
Похоже, в этих местах Сирена уже давно — знает все как свои пять пальцев, постоялый двор мы к вечеру уж нашли без всяких проблем. На втором этаже, и таверна под ним нехилая. Люди бегают, к чему-то явно готовятся. А вон и объявление: «Сегодня вечером — состязание бардов». Сирена что-то вещает про то, как все это замечательно, а я вот думаю, как же мы спать-то будем? Габи меня обнимает и говорит:
— Спасибо.
Да знаю я, что нравится тебе тут. Приседаю на корточки, поправляю ее одежки и все такое. Странно все это как-то — что ничего между мной и Габи не изменилось, хоть мы и не дома, а в какой-то таверне черт знает где, и вокруг совершенно левые люди. Малая это малая — и пусть только кто попробует к ней хотя бы подойти или даже посмеяться — по первое число огребет. Не знаю я, как там у других и как моя мать меня любила, когда была, — но я, похоже, Габи люблю не хуже, чем лисица своих щенков, а та и человеку горло перегрызет за них. Уж я-то знаю… Засыпает уже моя мелкая — беру ее на руки, идем с Сиреной до комнаты, опять одна на троих — дешевле так.
Комнатка ничего — ну а для меня так вообще дворец, с сеновалами в тех деревнях не сравнить уж точно. Две кровати, каждая человека на полтора, на стене даже поле маков какое-то намалевано — но моя Габи рисует лучше. Напротив двери — большое окно, тяжелые темные занавески. За окном река — Рейн, наверное, — а рядом отличный дубовый стол, давно таких не видала. И стулья даже — а не лавки, как обычно везде. Как эта Сирена вообще такие комнаты находит — да еще по дешевке? И вообще — чего это за комнаты она платит, а? Откуда у нее деньги?
Ну, малая в одеяла закопалась и строит себе там домик, спать уже расхотела. А я говорю Сирене — откуда, мол, ты комнаты такие откапываешь?
— Зен, я ж тебе говорила, что путешествовала тут раньше.
— И?
— И спать на земле мне как-то не нравится.
Малая со смехом кидает в меня подушку. «Иду на вы» это значит, да. Спасайте меня, кто может…
Боги, ну что я, готовить не умею? Да и еда таверновская — не больно-то полезная хрень, и деньги бы сэкономить… Так нет же — малой охота посмотреть состязание бардов, а это значит — сидеть нам вон за тем дубовым столом у сцены у самой, и есть за ним на свой ужин не очень понятно что. Да, если это кролик — то я Афродита Книдская. Хорошо еще, Сирена пришла — а то убегала куда-то по делам по своим, что там за дела у нее? Да не, нормальная вроде тетка, хватит уже… Черт, а народу-то тут — как селедок в бочке. Но Габи вон светится прямо вся — интересно ей. Да не знаю я, может, мне тоже мир не мешало бы посмотреть, а не только мелкой? А что — вот эта малая в своей тарелке тут явно. А мне вот заборчик выстроить надо — кружку доброго эля как минимум, это да. Вот, так уж и смотреть можно на этих бардов… Эй, это что за хрень? Первый этап состязания, отбор там и все такое — и сколько уже выпил этот глашатай? Нет, ну не будет же он в своем уме говорить со сцены:
— Наш следующий участник — Габриель, бард и амазонка!
Протри глаза, идиот, ребенку семь лет всего! Смотрю на Габи, та глядит на Сирену. К сирениной улыбке — хоть завязочки пришивай, ага. Так и хочется двинуть по этой довольной морде. Вот это Габи и сделала — молодец. Правда, потом сразу же Сиренку поцеловала — и вихрем на сцену, и в чем-то еще запуталась по дороге. Блять, да что вы все пялитесь — детей не видели никогда? Ну, выступает — молодец, значит, малая, и нехрен на нее так таращиться. Улыбается моя мелкая, меня глазами нашла — и рассказывает, как мы Сирену встретили. Да нормальный у нее голос, какой всегда. Ну, детский — что ж тут поделаешь? Да какого хрена вы все лыбитесь на ее рассказ? Ну, перебрала девчонка с драматизмом — да вы скажите спасибо, что у нее тут никто в девочку не превратился. Или в лягушку, или еще в кого. Да не, им походу нравится. А мне вот не очень. Я совсем не такая дура на самом деле — а по Габиному рассказу выходит так, что мозгов у меня — как вон у той табуретки, ну, может, больше чуть-чуть. И не могу я одним пинком мужика на дерево закинуть — что ты выдумываешь… Такого никто не может вообще — ну разве что слон, да ты и не видела их никогда, в свитках читала только. И я вовсе не такая красавица… Габи-Габи… Да задолбали так аплодировать — ну издеваются, это ж точно. Даже Нерону, наверное, так не хлопали — а ведь он за плохие аплодисменты и на крест вполне мог отправить… Блин, ну читала я всякие свитки про всяких там разных дядек — засыпала я под них хорошо, в пещере-то в нашей. Да и сейчас, по идее, тоже. Сбегает со сцены и сразу ко мне — обнимаю ее крепко-крепко, говорю, какая она молодец. Улыбается, просит кусок этого таверновского пирога — нет, ну я бы сделала его лучше, но это ладно, — в шутку дерется с Сиреной. Вот как эта тетка узнала, что Габи хотела в конкурсе поучаствовать? Так, Зенка, хватит разводить подозрения — все ж видно было по Габи-то по твоей, и не надо тут быть семи пядей во лбу, не надо. Не, Сирена молодец все-таки.
Сидим в таверне, краем глаза смотрю, как продолжается это состязание, Габи дрыхнет у меня на коленках. Народу тут все еще полно, люди шумят и пьют — да мелкой без разницы, отрубилась почти сразу же после своего выступления. Мне тоже, в принципе, уже фиолетово на эту таверну — усталость да парочка кружек эля делают свое дело. Вон Габи тут, вон Сирена — а остальное лесом.
— Так что случилось тогда? — это я у Сирены спрашиваю.
— Когда?
— Когда ты того человека потеряла. Как это было?
Секунду смотрит мне в глаза, потом говорит:
— Ну охота слушать — так слушай. В Греции я жила тогда. Была я обычной бабой, муж у меня был да трое детей — два пацана и дочка. Нормально все было, муж, правда, по праздникам выпивал с друзьями, не особо мне эти его друзья почему-то нравились. Ну да ладно, убеждала я себя — должен же у него быть отдых и все такое, нормально все. А что про Ареса он всегда говорил, как от друзей от тех возвращался — так тогда я значения этому и не придавала. Вот только однажды — ушел он до аресова храма утром, а вернулся черти-когда, десять вечера уже было. И детям уж давно пора спать, а дочки моей все нет, куда запропастилась, зараза? Все село уж обошла — не видать ее и все тут. Ну мужа спрашиваю: дочку нашу не видел? Тот смотрит так, стеклянными какими-то глазами и говорит: ну видал, и что?
Отходит за чем покрепче. Приносит большую амфору, наливает себе, сидит, смотрит в кружку. Да только не в кружку, а сквозь нее — на тысячи кубитов туда, в тот день. Не трогаю ее — сама продолжит, если захочет.
— Короче, он сказал, что ему явился Арес и велел продать нашу дочу в рабство. И какие-то жуткие вещи про нее рассказал. Я… да не орала я на него. Спокойно так спрашиваю: кому да куда, за сколько, куда покупатели направлялись и все такое — а руки сами ножиком кухонным играют, ничего не могу поделать с собой, и все тут. Он отвечает — да на ножик на этот косится, чего косится? А потом — как во сне все было, по горлу я ему этим ножиком — и реветь… Вот ревущей меня и нашли над телом. Повязали, бросили в какой-то сарай. Потом судили — так судья говорил, эта падаль могла хоть всех детей наших хоть за три динара хоть на Луну продать, отцовское право типа. И я, выходит, убийца, и болтаться мне на зевсовом дубе в центре села, как раз перед новым храмом Ареса. Да только знахаркой я была — вот и решили только детей у меня отнять, оставшихся пацанов двоих, а я, мол, чтобы и дальше всю деревню лечила под присмотром там бывшего солдата какого-то… Хрен вам! Собрала вещи — да той же ночью и ушла куда глаза глядят. Вот только в аресовом храме в вино цикуты не забыла добавить — чтобы вся их чертова секта побыстрей собралась в Аиде. Ну и сынков своих предупредила, конечно — тоже все той же ночью, будить пришлось, в чужой уже дом стучаться в окно. Пошла я дочу свою искать — сначала совсем уж не знала где, а потом постепенно стали всплывать намеки, что в Галлии она где-то или в Германии. Вот так я и попала сюда. Нигде я не задерживаюсь надолго, потому и знаю все постоялые дворы в этих краях.
— А слышала-то ты что? — спрашиваю.
— Ну — что появилась тут вроде бы какая-то девка, недалеко от места, где мы с тобой встретились-то тогда. Что возникает иногда, потом исчезает. Возраст вроде тот, и выглядит, как моя доча должна бы выглядеть. Вот только где она живет — никто не знал.
А Габи-то проснулась, вон шебуршится у меня на коленках. И вот как-то странно она на Сирену смотрит…
— А как она выглядела, эта ваша доча? — это не я, это малая спрашивает.
Сирена смотрит в стол, покраснела даже. Ой, Габи, получишь ты у меня ремня… Крутит в руках эту пустую кружку и говорит:
— Да зачем то тебе, малая? Ну — на мамку она на твою похожа: тоже глаза голубые, волосы черные, тоже, наверно, такой же красавицей вырасти должна была. Вот как-то так. А сейчас ей двадцать лет должно бы быть…
Так, спокойно… Вдох-выдох, держим себя в руках…
Мелкую не заткнуть:
— И ее звали Зена?
— Да, Габриель, — и сверлит глазами кружку.
А я вот просто смотрю на эту тетку, смотрю себе… Как в свитке в каком-нибудь, вашу мать… Да не, бред… Или не бред?
Малой бы мои сомнения — хоть не орала бы на всю таверну:
— А я знаю! Это же наша Зена? — и на меня так смотрит… У меня в голове — полнейшая каша. Страшновато даже. А мелкая трындычит себе: — И ничо не изменится, правда же? Вы же все равно будете друзьями, да, Сирен?
— Конечно, — заверяет ее Сирена. И уже мне: — Мы же будем дружить, да?
— Ага, — говорю. Здорово, мама, давно не виделись… — И сколько мне тогда было?
— Семь лет, — мягко так говорит. Усмехаюсь: ну да, все сходится.
Вашу мать, как же я устала! Пойду-ка я спать — а заодно всю эту кучу информации переваривать. Так нет же — опять этот чертов глашатай на сцену вылез, сейчас будет объявлять, какие двадцать пять идиотов допущены на второй этап этого чертова состязания, да. Сегодня их было сто, и судьям я не завидую.
— Габриель, бард и амазонка, — да они что, издеваются? Не, ну Габи-то довольна, как слон, — но не хочу я опять весь вечер торчать в этой чертовой таверне.
Вон — прыгает у меня на коленках, обнимает меня, смеется.
После таверны я сразу же отрубилась — и дрыхла как мертвец, часов до десяти точно. Черт, голова раскалывается… А Сирена вон уже на ногах. Вон они с мелкой завтракают, шепчутся о чем-то, смеются. Вода у них, интересно, есть? Черт… Ну точно, блин, семейная идиллия: бабушка с внучкой спокойно завтракают, а мамка вон встала с дикого бодуна. Доброе утро, мам… Странно все это как-то. Это вот с ней я, значит, жила, считай, до габиного возраста? Да нет, ведь помню я ее все-таки — а может, мне это только сейчас так кажется? Ну да, шесть лет рабства — забыла я тогда все, чтоб душу-то не травить, наверное, так. А если б не Габи — а где б я была сейчас? Да в овраге, наверное, в том — за виноградниками, туда же вроде дохлый скот и мертвых рабов выбрасывали? Ну да — в Вороньем овраге.
Сирен, а дай чего от головы, а? — знахарка ж она вроде? — Спасибо, мам.
— Помнишь, что ты должна делать? — спрашиваю малую, когда мы все трое выходим на улицу этого городка.
— Держать тебя за руку и быть рядом с тобой, что бы ни случилось.
— Так, а если потеряешь меня?
— Иду туда, где в последний раз тебя видела, и жду тебя там.
— Ага. Молодец.
И вот только вышли — так сразу попали на очередное состязание какое-то: каждый, кто хочет, берет копье да мечет в мишень, а победитель вроде как получит неплохую свинью в награду. Да хрюкает вон еще, никто ее пока не выиграл — а Габи меня за руку в самую гущу тянет, интересно же ей посмотреть на состязание поближе. Бросаю на свою мелкую недовольный взгляд. А она что — Сирену за руку держит и спокойно так ждет, когда ж ее мамочка пойдет за свинью сражаться. Да иду я, иду. Восемь идиотов нас тут — семеро здоровых мужиков серьезно за двадцать, ну и я еще, да. По три копья на брата, нужно попасть в мишень, не заступая за полоску из вкопанных в землю светлых камней. Ну эти семеро — им на меня глубоко плевать. Да только потом-то — все три копья в яблочко, зрители смотрят квадратными глазами. Черт, да нашли чему удивляться — в эту мишень только слепой не попадет. Да и эти семеро вон — смотрят, как я свинью отвязываю, как будто я не знаю, кого увидели — дракона трехголового или Артемиду. Да что они тут, вообще с копьями не умеют обращаться?
А потом мы с малой смотрели кукольное представление — прямо у таверны поставили небольшую сцену. Хозяин вынес столы на улицу, ну мы сидим да смотрим, как там кто-то побеждает кого-то, малая хоть ест нормально. Нет, раньше Габи тоже видела кукольный театр — но только в моем исполнении, так что теперь удивляется и сама попробовать хочет.
— Что-то мне кажется, нарочно надо было промазать, — говорю Сирене, через габину голову.
— А смысл, Зен? Тут уж деваться некуда — мастерство не спрячешь.
— Только тем дядькам это не понравилось. Бабе-то проиграть… Надеюсь, они не особо злы. Черт их знает, что им говорить, как увижу, — и поднимаю взгляд, смотрю, как зреет черешня вон в том дворе через улицу.
— Ну не знаю. Поучаствуй в другом состязании — в таком, чтобы проиграть. Чтобы они увидели, — Сирена.
— Ага, только где его такое найти? Везде я их сделаю. Черт!
Габи, ремня получишь! А то я не знаю, что это ты?
— И вот не говори, что я хвастунишка, — мелкая в своем репертуаре, ага.
— Но ты же и есть, — уж я-то знаю свою малую.
Базар тут — не то, что в тех деревнях. Так эта мелочь пузатая меня по нему два часа таскала, пока не нашла какую-то ткань, типа на шмотки нам. Покрашенную в горошек, да — раньше-то я видела только однотонные или белые. Ну сделаю ей такое платье, раз она уж в таком восторге, а себе — не-а, мне такое не нравится.
Поужинали втроем на нашем постоялом дворе. Сирена потом ушла — по работе что-то, травок своих с собой захватила, ну а мы с мелкой остались на продолжение этого бардовского конкурса. Габи вызвали почти сразу — и она начала рассказывать про двух сестер-фей, как они жили в горах и все такое. Да про нас с ней на самом-то деле — хорошо я у нее хоть в этот раз поумнее вышла и даже ухитрилась кого-то превратить в зайца. Но все, конечно, решили, что это сказка.
Конкурс-то взрослый, до ночи тянется — вот моя Габи прямо там и заснула. Унесла я ее до комнаты, уложила и все такое — а самой вот что-то не спится. Вина что ли выпить перед сном, как Сирена это делает? Запираю мою малую, спускаюсь обратно в таверну. Народу там меньше не стало — ну это ж наша страна… А вон и те, проигравшие мне свинью — трое из них тут точно. Да видят они меня… И выпили уж порядочно, я смотрю. Подхожу к старику-кабатчику — а эти засранцы даже голоса понизить не догадались. Все слышу, короче, что они там языками треплют.
— …да что она себе возомнила….
— …не понимает, как баба себя вести должна….
— …я ей покажу ее место.
Смеются себе и ко мне подходят. Уже не трое, а пятеро. Напрягаюсь, если что — вмажу. Один из них — прямо за моей спиной. А пивом-то от него несет… Прижимается ко мне, дрянь, и палка эта у него в штанах… Твою мать… Ну да — как тогда, когда меня только продали. И потом тоже, и Габи от этого родилась. Поотрывать бы им эти палки — на суп, ага. Поворачиваюсь резко, не вижу лиц. Да черт его знает, кого я бью — этих засранцев в таверне или вот тех, давнишних, и габиного отца. Да мне и кастета** не надо — и так вон падают, как мешки с дерьмом. Все, можно их выносить — желательно на помойку. Беру вино да ухожу — совершенно спокойно, блин, как будто и не было ничего, и как будто вот эти пятеро и не валяются под ногами вовсе. Черт, одному на яйца, кажется, наступила — ну да ладно, и черт с ним, в худшем случае сапог помою потом…
Да Габи вон дрыхнет себе спокойно, и Сирена пока не вернулась тоже. Наливаю себе вина, сажусь прямо на пол перед печкой, вокруг темнота и тишь. И трясет меня не по-детски. Твою мать… Боль, унижение, страх. И все вспоминаются и вспоминаются — сами, и не остановишь никак. Сзади скрипнула половица — поворачиваюсь мгновенно, рука сама хватается за нож. Да Габи это — проснулась, пошла ко мне, а теперь вон стоит и не подходит ближе, и смотрит мне в лицо. Представляю я, что она там видит…
— Привет. Ты боишься, да? — да ты и сама боишься, малая. Меня сейчас. Испуганная и маленькая такая.
— Подойти-то можно? И обнять тебя, мам?
Киваю.
— А ты положишь нож?
Черт, он до сих пор у меня в руке. Прячу его обратно, Габи садится ко мне на коленки и смотрит на меня — внимательно так.
— Что-то случилось?
— Не надо. Ты мелкая слишком.
— Но у нас же никогда не было секретов, — и волосы мне за ухо заправляет. И смотрит на меня сверху вниз — ну правильно, на коленки мне взгромоздилась. — Расскажи мне. Мы с тобой вместе придумаем, как помочь.
Реву, как дура, в ее детскую рубашонку, обнимаю — у нее уж кости трещат, наверно. А она целует меня в макушку, и гладит по волосам, и пытается сказать что-то — да я не слышу. Черт, мама и дочка поменялись местами… И сердце ее колотится — в самое мое ухо. Эй, это ж я должна — и охранять ее, и успокаивать тоже, и все такое. Ага, больно много от меня сейчас толку… А мелкая молодец — пытается собрать меня по кусочкам, самой мне сейчас в руки себя не взять. Ну да, правильно — я же тебя уж чуть не придушила, походу. Давай, выкарабкивайся из мамкиных объятий, лисенок мой… И смотрит на меня так озабоченно. Заставляю себя улыбнуться — только чтобы успокоить малую. Вроде вышло — вон, улыбается в ответ и целует меня в щеку, и во вторую.
— Что произошло, мам?
— Ты слишком маленькая пока. Расскажу, когда подрастешь.
— Но я же твой лучший друг?
Да где это чертово вино?! Нервно пью, потом вытираю слезы — да рукавом рубашки, какая разница?
— Конечно, Габи. Только, если я расскажу, ты тоже будешь плакать и бояться, зачем нам это?
Кивает. Беру ее на руки, укладываю в постель обратно. Да и сама ложусь, для Сирены вон свет оставила — да ничего не будет, не слыхала я еще про пожары из-за масляных ламп. Да не, нормально вроде малая. Да и не особо поздно сейчас. Ага, вот стоило мне улечься — все, габина голова у меня на плече, и обнимает она меня. Все, я поймана лисенком моим… Да сколько я себя помню — вот это вот мелкое создание всегда моей радостью и было, а остальное — так, фон.
— Так случилось все-таки что-то? — шепотом мне на ухо, и я знаю: скажу ей отстать — отстанет.
— Да ничего особенного. Вспомнила просто я… ну, что было раньше, — а голос мой меня таки выдал.
— Раньше — когда меня не было?
Киваю — надеюсь, лица моего она не видит сейчас.
— Так это ж замечательно!… В смысле, что ты вспомнила — даже если это были плохие вещи. Главное, что вспомнила. И еще вспомнишь. Эй, ну кивай уже!
В чем-то она права. Улыбаюсь ей, она видит.
— Спасибо, — и обнимает меня.
— Там в самом деле был кошмар, — тихо так говорю. — Неудивительно, что я забыла.
Но что именно я вспомнила — этого мне уж не рассказать. Не надо…
— Зен, да никто и не удивляется. Ты и так вон — смелая и красивая. И меня спасла. А то бы это и со мной было. Ты молодец, — а дрожит-то моя малая…
Крепче прижимаю ее к себе. И лучше не думать о том, что она там может себе представить.
Люблю я тебя, Габи. Без тебя я давно бы уж валялась в овраге где-нибудь.
Да уж, весело: и мамку свою нашла, и вспомнила такое, что повеситься теперь хочется, — и все это меньше, чем за неделю. Ну да, вспомнила — кошмарную часть, по крайней мере, вспомнить бы еще хорошее что-нибудь. И теперь уж я точно знаю: никакая машущая хреном скотина ко мне не подойдет — ближе, чем на мой же удар. Уж это-то точно. А теперь — спать. Вон малая уж сопит в обе дырочки. Спа-а-ать…
А люди все празднуют свой летний солнцеворот — и нет им до меня никакого дела. Да не сказала я ничего Сирене — ни что тут было, ни что вспомнилось, ни чем сердце хрен уже успокоится когда-нибудь. У нее и своих проблем по горло — и из-за меня тоже, да и не спрашивала она ничего — не пять же мне лет, чтоб перед мамкой за все отчитываться. Да вроде ей нравится жить вот так вот — со мной и с Габи. А мужики-то местные теперь меня уважают… Те пятеро так вообще боятся, обходят меня за милю почти. Странно, что они вообще рассказали, как я их чуть в Аид не отправила — хотя чего там рассказывать-то, вся таверна ж видела их позор, и откачивала их чуть ли не половина города. Так что теперь — сколько бы я ни выиграла каких-нибудь состязаний, ни одна сволочь ко мне на выстрел не подойдет. Ну и замечательно — к концу ярмарочной недели у меня серьезно прибавилось золотишка, пару раз я даже коня ухитрилась выиграть — но продала обоих сразу, свою Арго я не променяю ни на кого. Она ж со мной огонь и воду прошла тогда, да и вообще мозгов у нее побольше… И эти воспоминания — лучше б они пореже хоть приходили, но тут уж куда деваться. Где у меня тут выбор? Да никакого. Вот только недосыпа из-за них мне не надо и нервов лишних. Ну взяла вон у Сирены травку какую-то, чтоб засыпать нормально — надо будет потом у нее спросить, где там эта травка растет и как ее собирать-готовить.
А с этим состязанием бардов — так я вообще не понимаю ничего: моя малая на третьем месте. Они тут вообще умеют хоть что-нибудь? Ага, умеют — проигрывать семилетнему ребенку. Да не злись ты, Габи, третье место это тоже отлично. Вон сколько взрослых ты победила! Да только так она меня и послушает — вся в батьку своего в этом плане, теперь понятно. Тому гаду тоже — только победу и подавай… Черт, голова трещит от этого от всего… Так, ладно, трещит себе и трещит, а мне малую вон успокоить надо. Мол, какая ты молодец, а помнишь того дядьку на четвертом месте, с пузом таким смешным? А вон, смотри, оливки продают, а я хочу яблоко, а ты мне поможешь выбрать? Ну все, улыбается — да и башка вон вроде проходить начинает…
Завтра наутро — уходим мы из этого городка. Сиренины дела, все такое — боится она надолго где-то задерживаться, да и привычка уже по свету ходить-бродить. А боится-то чего? Говорить вон не хочет, да мне и самой понятно: в этих краях ведьм иногда сжигают, а она-то тогда — траванула ту аресову секту… Пусть и в Греции где-то — но опознай ее кто оттуда, и от костра уже не отвертишься. Да и просто — испугается кто незнакомых травок, мало ли что, идиотов всегда хватает. Так что кочевать безопасней. Но это ладно, а сегодня они вон с Габи пьесу смотреть пошли. Да не, и меня тоже взяли — но я и до середины в театре не досидела: там же пьеса такая, что актеры только орут, вот нет чтоб нормально разговаривать… На нервы действует, да — мне, по крайней мере. Так что они там — а я вон по городу брожу, наслаждаюсь жизнью. А это что за баба — сидит у какой-то палатки прямо на улице, и одета как-то совсем уж непонятно, и лицо смуглое — южное. Ну да, гадалка — только откуда она тут вдруг появилась? Я уж весь городок облазила по несколько раз — а ее вот вижу только теперь. И зовет — причем явно меня.
— Позолоти ручку, дочка, а я скажу, что будет с тобой, — и за руку берет, и смотрит в ладонь, и лицо у нее странное какое-то стало. Главное — не позволить ей ничего спереть… Поднимает глаза на меня:
— Пойдем-ка в палатку, дочка.
Да каледонская волчица тебе дочка — но все-таки захожу и даже сажусь за какой-то легонький столик — вообще складной, кажется, — в этой ее палатке. Травами какими-то пахнет… Свечи какие-то, непонятные стекляшки, какая-то магическая хрень отовсюду свешивается. Вот Габи все это понравилось бы, и даже очень — себе бы такое тоже захотела, малая в смысле. Ну да ее сейчас тут нет — и хорошо, нечего мелкой ходить по таким местам. А гадалка — кладет мою руку на стол, спокойно смотрит в ладонь.
— Тебе, дочка, другая судьба написана — не та, что у тебя сейчас.
— И что это значит?
— Ты была рождена для одной судьбы, но что-то бросило тебя на другую тропку. Что-то пошло не так. Может, карты подскажут — посмотрим?
— Валяй, — говорю как можно спокойнее. А в голове опять крутится эта сиренина история про Ареса. Значит, батька-то что-то знал — вот ту судьбу, про которую она говорит, ага. А может, и не знал ни хрена — и нет никакой судьбы? Да вон ее карты — странные какие-то, такими вроде и не играют*. Мешаю их, как она сказала — а что там в них надо чувствовать и как с ними общаться, это я без понятия. Ну уж выполняю ее указания, как могу, — а все равно не чувствую ни хрена. Бросает часть карт на стол. Ну да, картишки роскошные — только вот чего она в них увидит? Смотрит — и говорит как будто в трансе, как будто ей кто-то диктует — что говорить.
— Ты можешь многое сделать, дева. Твоя судьба — изменить мир, и даже править им ты сможешь, если захочешь. Ты могла бы стать великим героем или кровавым тираном… какой-то посланник богов — ты его знаешь?
— Да вот знаю походу… Габриель, — тихо так говорю, чтобы не сбить гадалку.
— Она твоя дочь, — медленно, растягивает слова. — Но она не должна была быть твоей дочерью, дева. Вы должны были встретиться иначе — но колесо Фортуны сошло с оси, и теперь только так Габриель смогла прибыть вовремя, чтобы спасти тебя.
— Что это значит?
— Габриель должна спасти тебя. Габриель всегда спасает тебя — в каждой жизни.
В каждой жизни. Бред какой-то… А может, и не бред?
Смотрит прямо мне в глаза:
— Бойся Лугдунума. Там тебя ждет угроза. Там есть те, кто хочет украсть у тебя твои силы.
— Хорошо, я поняла. Спасибо.
Склоняет голову:
— Оставь себе свое серебро: карты запретили мне брать плату у девы Зены — у тебя. Просто никогда не забывай, что я тебе сказала.
— Обещаю.
Выхожу из палатки — свет летнего дня немного слепит глаза.
Ужинаем, завтра в дорогу. Сирена что-то необычно серьезная какая-то.
— Что-то случилось? — спрашивает ее малая.
Сирена улыбается:
— Я буду сильно скучать по вам. Ну сами посудите — чего вам со мной-то делать? Но я всегда буду помнить вас, обеих. Особенно тебя, Зен, — и улыбается какой-то глупой улыбкой. Улыбаюсь в ответ — а что мне остается теперь?
— Я рада, что мы встретили друг друга, — отвечаю.
— Ну — тринадцать лет я тебя искала, теперь нашла. А теперь — чего мне еще-то надо? Осяду вон в мелком городке — да на Рейне где-нибудь, да не прибьет меня там никто, Зен… Домик куплю — с двумя спальнями обязательно. Буду себе спокойно лечить людей. А вы приезжайте в гости, обе, я буду очень рада.
— Да конечно приедем! — Габи забирается Сирене на коленки из-под стола. Надо таки дать ей ремня, наверно. Да не обнимай ты так бабку свою — задушишь! Да, и шепчет ей что-то в ухо, а Сирена от этого счастливая — как я не знаю кто.
— Никуда мы не денемся, — заверяю я. Да в принципе — ей же и лучше так, чем таскаться вечно по дорогам и все такое. Главное, чтоб ведьмой не сочли — но чем меньше городок, тем меньше в нем идиотов, да. Вот будет Габи теперь к бабушке на Рейн приезжать. Ну а нам-то — да мы и сами справимся, хорошо, что она это понимает. Да мне просто достаточно знать, что теперь у меня есть мама.
Проводили мы ее до того городка — и даже дом выбирали с ней, особенно выбирала Габи… Ну и добавила я за домик своего золотишка и все такое — и нефиг Сирене было отказываться***. И пусть сколько хочет говорит про «верну» — не возьму я у нее ни динара, а вот из принципа. Домик-то, кстати, уже с голубятней продавался — вообще везуха. Так что мы с Габи взяли парочку «почтальонов», у мелкой радости — выше крыши, ежу понятно. Да нормально все — вот так вот
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:41 | Сообщение # 4 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава III: Все меняется, все остается прежним
Вернулись мы в итоге домой. Как я и говорила — полдня завал разбирать пришлось, зато внутри все по-старому, наш дом остался нашим домом. Кучу всего мы с собой привезли — но с распаковкой решили не спешить, успеем еще, разберемся по мере надобности. А то малой слишком много радости будет сразу… Дом это дом — только тут можно нагишом на траве валяться, и никто не увидит, или вон с Габи играть во что угодно и не заботиться о том, что там кто про нас подумает, да нет же тут никого. И улыбаться не надо каким-то там левым людям, изображать чего-то — а нахрена? Тут только я и моя малая, радость моя с зелеными глазищами. А уж ночи-то тут — темные-темные, и звезды действительно ближе и живее, что ли.
Дом остался домом — но кое-что изменилось. Я поняла теперь, что живу здесь не потому, что не могу жить где-то еще, а потому, что хочу жить именно здесь. Там, внизу — мы с Габи не сдохнем, но здесь нам лучше. Здесь наш дом — а не спасательный плот. Да и к Сирене вон ездим — хорошо у нее, там тоже наш дом, особенно для малой. А что, права была та гадалка, Габи и Сирена мне позарез нужны, но и еще кое-что мне нужно вот тоже. Что-то кроме игр с малой, охоты на пушного зверя да выращивания овощей на черти-какой высоте над уровнем моря. А, кстати, у нас теперь и яблоки будут — посадила я яблоню у дома прямо, до отъезда еще, так она тут выжила и даже цветет теперь… Что там дальше — да не знаю я пока… Все, что я знаю — это что перед тем, как рвануть куда-то, да все равно куда, я обязательно с ними обеими посоветуюсь. И с мелкой тоже, в первую очередь.
Вот мелочь пузатая — а научилась ведь ткани красить, и сама даже травки эти красящие находит, под моей охраной, естественно. Не, молодец — хоть продавай ее ткани теперь внизу, с руками ведь оторвут. Блин, а огород придется теперь расширить — неохота мне тряпки под это дело у чужих покупать, у себя вон тут лен посею. И цветы у него красивые, голубые… И масло вон можно добыть, а что? Да не, малая, не буду я продавать-то все. Будут тебе шмотки твоей покраски, и простыни тоже, и покрывало на лето будет. Ага, теперь она в этом только и бегает… Ну, это до зимы, понятное дело. Ну нравится ей вот так — а и в самом деле, что цветок моя мелкая теперь. Эй, бабочка моя, обедать лети! Время теперь мчится — как бешеное. Малая вон — не по дням, а по часам растет. Вчера еще ей вроде бы было семь — так нет же, уже восемь, а тут и девять. Волосы длинными отпустила, амулеты какие-то сама себе делает, одежки — только собственной покраски. Не, ну это ж надо придумать… Ракушку на шею повесила и ходит себе такая… И как она ее продырявила? Да летом-то тут — даже и без одежды можно, в смысле дома когда да на огороде. Тепло, таращиться на нас некому, загар потом будет горный.
Сирена от нас не особо-то далеко и поселилась, но ездим мы к ней почему-то примерно так: обязательно перед самым солнцеворотом, и на десять дней у нее. Как раз и на ярмарку попадаем — да они везде в это время, празднуют люди и все такое. Сирена еще и таверну теперь открыла — небольшую, и несколько комнат в доме теперь сдает, ну а одна так и осталась — для нас с Габи, все остальное время стоит пустая. Как мы первый раз к ней приехали — Сирена попросила малую истории свои порассказывать в таверне после обеда. На следующий год уже все знали — в солнцеворот нужно ехать к Сирене, если хочешь истории послушать. «Габриель, бард и амазонка» — теперь это фишка сирениной таверны, ага. Путников привлекает только так. Ну что — имею полное право гордиться дочкой. А уж какая Габи довольная этим всем…
А потом Габи стало уже десять, и она уже не просто бегала везде что сорванец, а старалась разобраться с добром и злом — что мы с ней делаем правильно, а что нет, ну, в ее понимании, конечно. А еще малая вспомнила, что девочка она все-таки — косички там себе стала заплетать и все такое. Взрослеет, в общем, мелочь моя пузатая… Ага, вот только почему это мы с ней обе должны отказываться от мяса? Что тебе в голову взбрело, мелкая? Да ты сама подумай, на что мы будем через месяц похожи! Глупости это все, конечно, но она попыталась, и с ее упорством далеко пойдет, да.
Двадцать три мне было, ага — и вот тогда до меня дошло, что гадалка та права была все-таки. Что-то со мной нечисто… Да не было там жуткого ничего или необычного — просто я стала присматриваться к людям, к другим, и кое-что замечать. Интересно получалось: любые состязания абсолютно я выигрывала на раз — хоть стрельбу, хоть борьбу, хоть что. И мужики вон… ну не могут же они все быть хлюпиками и пьяницами? Да только вот я любого из них побью. И медведя вон даже раз одолела — второй год уж на его шкуре сплю, а нечего было малую мою пугать. Да и тогда, в начале-то в самом — другая не выжила бы небось: в лесу, в бегах, да еще с ребенком. А я вот выжила — в сопливые-то тринадцать. И Габи вон тоже живая, цветет и пахнет. И дом вон устроить в пещере в этой, и с ума тут в одиночестве не сойти, и готовить вон для обеих, и зверя пушного бить — все другие охотники за тридцатку уж, не моложе, не видела там ни разу своих ровесников. Да, Габи, гореть твоей мамке факелом да на площади… А малая смотрит так на меня:
— Да не ведьма ты, не боись. Просто у разных людей разные таланты. Один там по скалам лазает хорошо, другой стихи да песни сочиняет, третий на мечах лучше всех дерется. А у тебя их просто много, талантов этих.
Спасибо тебе, малая… Сидим вот, обнявшись, у костра перед входом в нашу пещеру, смотрим на пламя. Языки огня ласкаются к темноте, искры летят и гаснут.
— А это справедливо, что мне так много их вдруг досталось, а?
— Да причем тут справедливо-несправедливо? Они у тебя есть, таланты эти. Вот и радуйся. И применяй их правильно — чтоб совесть потом не мучила.
— И в кого это ты такая умная? — прижимаю ее к себе, обнимаю крепко.
— Да и не одна ты с талантами, я ж говорю.
— И все равно вот — ну не чувствую я, что судьба там нам с тобой какая-то важная. Так вот, Габи.
— А я знаю, — отвечает она: — Так я тебе и напомню про судьбу твою, не боись.
— Ты уверена?
— Да я вообще тут по куче причин, походу. Но главное — чтоб ты не потерялась, мам.
— Да уж, от скромности не умрешь, — смеюсь и щекочу свою мелкую.
— М-м-м… но я же права?
— Всегда, — да чего она вообще спрашивает?
Не такая уж и мелкая — одиннадцать ей уже. К полуночи где-то — а она все свиток свой читает. Эй, а спать кто будет? Ноль внимания. Да тоже рядом ложусь, чиркаю огнивом — ну обе будем читать, ага. Какого леса у нее там сказки — это я без понятия, не до того. И тут она говорит:
— Зен, а ты мне про секс расскажешь?
— Да я ж рассказывала уже.
— Нет, ты рассказала, как у зверей детеныши появляются — и что у людей так же. А тут вон в свитках пишут, что не все так просто.
И улыбается, зараза…
— Ну… говорят, что так.
Да я сама-то не больно знаю. Что со мной делал ее отец — это последнее, что я расскажу своему ребенку. Да и вообще кому бы то ни было. Так вот…
— А давай у Сирены спросим, — предлагает малая. А что, неплохая мысль.
Через пару дней поехали мы к Сирене. Только заходим в ее таверну — все, мы замечены и попались, ни одной не вырваться из объятий.
— Ну и что вас привело так вдруг, а? — спрашивает Сирена.
— Расскажи нам про секс, — ну это малая, кто б сомневался.
— Секс? — смеется Сирена. — Ну ладно, помогу тебе, Габи.
— Щас прямо?
— А что?
— Давайте, увидимся вечером, — ухожу по своим делам.
— Вот как ты думаешь, мелкая… — боги, хоть моего ухода могла б дождаться…
— Придержи коней, ма, — улыбаюсь им обеим. Да вон они — сидят за столиком у окна, малая уши уже развесила. Ну а мне там кое-что еще надо… Да уж — аплодисменты мне, бляха муха! Подслушиваю с улицы, чего там Сирена мою мелкую просвещает. Должна же я знать, мне же потом с ней жить.
— Ну, Зена рассказала про животных, как у них детеныши появляются и все такое, а у людей это называется секс — и все. Только вот в свитках пишут — не все так просто, и люди себя ведут не как животные, и вообще, зачем нужны свадьбы?
— Да, Габи, ты права. Людям не только дети нужны. Тут еще две вещи, вот так. Людям нравится этим заниматься.
— Серьезно?
— Да. Когда человек этого хочет — это вообще замечательно, лучше многих вещей в мире.
А когда не хочет — то лучше сразу сдохнуть, ага. Но ей этого знать необязательно.
— В самом деле?
— Да. Вот ты себя трогала — ну, там, где приятно трогать?
Пауза. А потом мелкая выдыхает:
— Да-а-а-а…
Спасибо, Сирен, просветила и меня заодно…
— Вот, это примерно то же самое, только лучше.
А тени-то тут все меньше, скоро солнце мне голову будет печь… И что-то я не помню, чтоб я там себя трогала.
— А вторая штука?
— А ты не читала в своих свитках — про любовь, а? Вот любовь — вторая штука и есть. Секс и сам по себе хорош, а когда он с любимым человеком — так это вообще волшебство тогда. Это долго объяснять почему, но это вот так. Вот поэтому люди и женятся.
— Вроде понятно. Спасибо, ба.
— Ага — только у мелких, как ты, такой любви не бывает. Вот подрастешь, будет тебе тринадцать там или восемнадцать, вот тогда и у тебя это будет. На свадьбу-то пригласишь нас с мамой?
— Конечно, — да вот только о другом она сейчас думает, зуб даю. — А дети появляются только так? — ну да, я была права.
— Да, малая.
— И секс — всегда хорошо?
Снова пауза — только теперь молчит Сирена. Наконец, произносит:
— Нет, Габи, — не всегда.
— И человека могут заставить?
— Да. И это очень паршиво.
— И потом любви у нее никогда не будет, — грустно так говорит, лица не вижу. Твою мать, она знает… И когда она, черт дери, успела обо всем догадаться?
Сирена тоже, походу, в ступоре:
— Но ребенка она меньше любить не станет.
— Да знаю я, ба. Знаю.
И тишина… Только мертвых с косами не хватает.
— И? — спрашивает Габи. — Дальше что?
— Поживем — увидим. Любовь — хорошая штука, и секс тоже, и все такое…
— Женщины.
— Женщины? — Сирена, походу, не понимает мою малую. Да и мне тоже не особо понятно…
— Две женщины… или двое мужиков. Они могут влюбиться и заниматься сексом? И что получится?
— Могут. Так бывает, только детей у них не будет.
— Ну и хорошо.
— И что это значит, Габи?
— Ба, вот ты говоришь, что секс — это для того, кто лучший для тебя в целом мире. А для меня это только Зена.
Блять, куда я смотрела…
— Но Зена — твоя ма… — я практически вижу глаза Сирены, хоть она и спиной ко мне. Квадратные — это слабо сказано.
— И? — тихо так спрашивает моя малая.
— Ну… Но ты ведь тоже это знаешь?
— Спросила ее, лет в пять. Она сказала, что да. Потом мы об этом не говорили. А про тебя я сразу догадалась, ба.
И вот смотрю я на них — и как будто не про меня они говорят. Как будто нет у меня ни дочки, ни мамки. Я — это я, и все. Одинокий волк. Э не, вру — не одиночка таки, от Габи я никуда не денусь. Хули я в этом мире без нее-то забыла? Плантацию вот ту, что ли? Мое-то детство — за серебришко продано, еще и не мной. Боль и страх там, да пьяные вертухаи, да этот… черт… А потом появилась Габи, без нее — хрен бы я выжила. Радость она моя… Она да Арго — вот и моя семья. Сирена… да не помню я, что там до рабства было. Ни ее, ни отца, ни братьев. Родители для меня — да считай и не было их, но у Габи вон мамка есть — то есть я. У Габи будет все, обещаю… А Сирена вон вернулась на землю. Да и мне бы неплохо тоже…
— Я ее как маму и не воспринимаю почему-то…
— Да знаю я. Мне-то она дочка, понятно. Хоть ей это и не нравится. Вот подрастешь ты, Габи, встретишь кого-нибудь — может, мужчину, может, женщину, и вы полюбите друг друга, и секс у вас тоже будет. И ты вспомнишь себя сегодняшнюю и улыбнешься — слышь? Точно улыбнешься…
— Может, и так. А кому какая разница, мама мне Зена или нет?
Ой, малая, до сердца доведешь бабку… Я, считай, слышу скрип извилин — ну правильно, вопросик-то… Мать твою…
— Ну… не знаю, не бывает так. А если бывает — то это по пьянке только, и ребенку неохота этого, ну никак… И… вы с Зеной кучу людей увидите, и ты, и она себе найдете кого-то, да. Эй, да не реви ты!
Блять… Да спокойна я, блин, спокойна! Пойду вон прогуляюсь… Охренеть просто… Скажи кому-нибудь — не поверит… Секс… да горел бы он синим пламенем, от одного слова башка раскалывается. Вот уж чего мне не надо — так это секса. Поныряли уж мне под пах — все, хватит… А любовь там всякая — ну в смысле та, амуровы стрелы… Да я сама того Амура пристрелю раньше! А Габи… Габи — это другое. Дошло до меня теперь, что моя малая в виду имела. А в самом деле — хули нам с ней по сторонам-то смотреть? Да я и не смотрю-то особо — нет, дело есть дело, меха там продать, все такое, купить чего, с кем из других промысловиков о сотрудничестве договориться… Сирена — это само собой. Ну а так… Вот та самая любовь — про которую там в песнях поется, вот та — вся она достается мелкой, по крайней мере моя, ага. Дура ты, Зенка — чего тебе еще надо? Да и сама подумай — подпустишь ты к Габи кого-нибудь так вот близко? Мужика особенно, да? Вот сама же знаешь — разделит он судьбину того медведя — а что, зимой от холода очень даже шкура-то та… Бля, ну и каша у меня в голове… Да не, года два-то в запасе есть, по полочкам все расставить. Чтобы не делать из Габи девственной жрицы кошмаров мамкиных — на хрен нам это надо? Погуляю еще на ее-то свадьбе… Или не погуляю? Поживем — увидим, короче…
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:41 | Сообщение # 5 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава IV: Правда всегда одна
Время идет себе своим чередом. Мы счастливы, просто счастливы. Габи теперь писатель — сочиняет по вечерам разные эпические поэмы, про греческую историю и про мифы. Да хотя кто их там разберет, где в тех мифах правда, а где вранье… Увлеклась она этим делом — расспрашивает разных людей, сама придумывает подробности всякие к тем историям, ну а потом сиренина таверна битком набита, чуть ли не из Италии ее истории слушать едут. А свитков по дому раскидано — ступить некуда, везде ее черновики валяются. И сама ж говорит: вот эти вот на растопку, а эти пока не трожь, эти нужные, а вон то — конечные варианты, куда пропадут — убью… Да не пропадут они никуда… Мне бы вот так, молодец девчонка. А у Сирены вон — библиотека теперь, с габиными творениями, заходи да читай, даже если нас с малой рядом нет. Другая такая, как люди говорят, в Александрии только — это где-то у черта на рогах, да без понятия я где. А самое интересное — читают же ее, эту мелкую. И Сирене платят за это именно: пришел почитать — так хоть вина там или пирожок в таверне возьми, такие правила вроде как. Не, до миллионов далеко моей мамке, но… ну понятно, короче.
Дождливый осенний вечер. Печку затопили, валяемся обе перед огнем — на шкуре вот того вот медведя, да. Я вон разбираюсь с медицинским длиннющим свитком — нужно мне, ну это ж понятно, вдруг Габи заболеет или сама я что-нибудь подхвачу. Так что Сирена меня снабжает всякими Гиппократами… А малая — переводит с греческого чего-то, от бабки ж от своей научилась, каждый раз как приедем к ней — так они и чирикают по-своему, мелкая да Сирена. И от меня так секретничать можно — не понимаю я ничего, хоть и сама гречанка вроде, да только… не, не надо об этом.
— А это интересно, — Габи кивает сама себе и пальцами по полу барабанит.
— Вот только не надо опять про Геркулеса, — смеюсь. Вот не могу я не улыбнуться — она ж уже несколько месяцев только про этого Геркулеса и говорит. Да ладно, я же любя…
— Ну, не про него, но почти, — и серьезная такая. — Про древних героев нам тоже надо знать, мам. Помнишь же, что тебе та женщина нагадала? Вот смотри, до меня дошло наконец. Кронос и Рея — они же брат и сестра, так? Но у них вон дети, Зевс и Гера, и другие еще. А потом Гера Зевсу детей родила, и среди них Арес.
— М-м-м, — а она вон и картинку нарисовала, кто от кого. Не, молодец моя мелкая, не поспоришь…
— Вот и смотри, Зен, тут самое интересное. Эй, нельзя меня щекотать! Вот… У Ио от Зевса был сын Эпаф, от него потом произошла Даная, мама Персея — тоже от Зевса. А потом у Персея внучка — Алкмена, мама Геркулеса… И нос мой трогать тоже нельзя!
— Угу, — да ничего моя рука не делает около габиного пуза… — Это что ж получается, Геркулес от сплошного кровосмешения произошел?
— Походу, — смеется и руку мою схватила. — Надеюсь, мы его когда-нибудь встретим.
— Ну, все бывает, — а что, бывает же…
А скоро Габи будет тринадцать… Даже замуж отдавать можно — только зачем так рано? Месячные-то — да сразу я обнаружила, по запаху крови вечером, когда она спать ложилась. Обнимаю ее, утыкаюсь носом в ее плечо:
— Поздравляю. Больно?
— Немного. Странно только как-то.
Кладу руку ей на живот — под одеждой, да. Уж мамкина-то рука — заберет твою боль, малая.
— Так лучше? — спрашиваю, а она уже спит. Да и сама уже засыпаю — с рукой на ее животе, в обнимку с моей маленькой амазонкой.
Да нет, дошло до меня, что не маленькая она уже. Зимой, вскоре после солнцеворота, в ясный такой хороший морозный день. Ну да, морозы тогда стояли серьезные — я из дома только на охоту и выходила, ну и по нужде там — ну понятно, короче… Но мороз не мороз — а баньку протопить надо, а то ж я все зверье распугаю запахом немытого человека. Ну и Габи тоже со мной — чтоб не топить два раза, лес-то вокруг не казенный, знаешь. Вот тут-то я и заметила — округлости эти габины, не детские уже вовсе. Черт, и в кого у нее фигура-то эта, а? У меня вот никаких округлостей этих нет — да и под парня я в ее возрасте-то косила вполне успешно, да и сейчас могла бы — а что, если надо — запросто. Да нет, что мышцы-то — дело ясное, Габи мою природа не обделила, кого угодно побьет не хуже меня. Только вот я — поджарая какая-то, а она… в общем, женихов штабелями скоро складывать можно будет. Не, ну точно невеста… Боги, как я раньше-то не заметила?
— Полезай-ка — а я спину тебе потру, — ну и лезу, а что? Да не, нормально мы протопили — но все-таки быстрее давай, лады? И бормочет что-то еще…
— Чего ты там сказала? — улыбаюсь, хоть она и не видит, разбирается там с моей спиной.
— Да ничо.
— Колись давай — я же слышала.
— Какая куча шрамов — довольна? — переиграла я, походу, с этим «допросом». Бывает — а дровишек туда бы еще подкинуть…
— И что это значит?
— У тебя шрамы на спине.
— Шрамы?
— Ну, как будто от кнута. Эй, пусти, я тоже хочу погреться! — ну точно, в такую-то зиму даже в бане прохладно, не рассчитала…
— И чего ты раньше не говорила? Жуткие, небось?
— Да не, не жуткие. Тебе так даже лучше. Сразу видно, кто ты есть. И что не дашь в обиду ни себя, ни меня. А ты про них не знала, а?
— Прелесть ты моя, — так, а теперь после баньки в прорубь. Да запруду я там устроила, на речке на нашей — давно еще, года четыре было малой тогда. Нормальная глубина, пойдет. И замерзает неплохо — в такие зимы особенно. Ага, а потом еще у костра погреться на берегу — одевшись уже да вытершись, дело ясное, но не сразу же домой-то идти, тем более вон снега-то — по колено.
— Не-а, не знала, — улыбаюсь ей да шебуршу в костре палкой, чтоб горел лучше. А она вон — другой палкой мою бодает. Осторожней, в огонь-то не лезь! Ну что, согрелась? А ты попрыгай еще — и вообще, догони меня! Шрамы на спине, говоришь? Ну да, пороли нас там — по поводу и без, под чье-нибудь настроение. Но будут ли потом шрамы — меня это точно не волновало, да. Башка теперь будет болеть до вечера точно — напомнила, блин, малая… Да ладно, ее-то чего винить — сама ей допрос устроила… Ну все, костер гасим — и быстро до хаты, я теперь догоняю!
Фух, тепло… И горячего чего-нибудь выпить, да… А что, хорошо мы тут обустроились… И не уходит вон тепло никуда — не замерзнешь ночью, хоть бы и в такую погодку. Дверь деревянная, толстая — а сколько я времени на нее убила, давно еще… И окна вон тоже — где слой камня потоньше был. Ну как потоньше — руку вытянуть можно, поперек подоконника. Желчный пузырь лосиный — в два слоя, с внутренней стороны и с внешней, так что светло. Сама все сделала, да — Габи мелкой была еще. Так, ладно, нечего хвастаться… Во, под одеяло я и залезу… Да кровать-то тоже я делала — невысокая она какая-то получилась, ну да и ладно. И ящики вон еще — для всякого барахла, с какими-то кошмарами резными по стенкам — да я уж не помню, чего я на тех ящиках вырезать-то хотела… Да детская габина тут была — так что все стены в ее каляках-маляках, сама вон теперь смеется как на них смотрит. А как она ткани красить-то научилась только — мы же в ту зиму как раз нашили кучу всего, до сих пор вон ношу, ну дома-то если, а габины те — малы ей уже, понятно… Смешные шмотки с цветочками, как-то так. В них и переоделась — первым же делом, ясно. И Габи вон тоже — в новые, своего изготовления. Стоп, а что там у нее на спине? Ссадина, что ли? Между лопаток? Ладно, сейчас посмотрим…
— Что это там?
— Где?
— Да на спине у тебя.
— Да ничо, — и быстро так рубашку накидывает.
— Да я же вижу. Хватит мне нервы трепать. Показывай.
— Нет.
— Почему?
Поворачивается спиной, вздыхает, снимает эту свою рубашку.
— Ну чо, довольна?
Давай-ка поближе к огню, посмотрю как следует… Нет, не ссадина — наколка, и явно свежая. Осторожно трогаю пальцем — не ойкает моя мелкая, зажило уже все, нормуль. Ну да, все правильно — внизу, у Сирены, недели две назад она была, как сама туда в гости поеду — не забыть «поговорить с мамой»… Да не, могла б и похуже что-нибудь наколоть, а так — две буквы всего лишь, инициалы наши с ней, на двух ветках незатейливого цветка*. Простенько и красиво, мне даже нравится. И без всяких там воспалений, чисто сработано…
— Габи… — да вот только не хочется вправлять ей мозги сейчас. Просто провожу пальцем по темным линиям и молчу.
— Я… Я просто хотела… Да не буду я объяснять! Это просто…
— Да нормуль все, — обнимаю сзади за талию, утыкаюсь носом в ее висок. — Милая такая наколочка.
— Серьезно?
— Угу, — и трусь щекой об ее волосы.
— Понимаешь, Зен… Я это ты — куда бы я ни пошла, что бы я там ни делала. Я — это мы с тобой.
— Да понимаю я, — а сама на огонь смотрю.
— В самом деле?
И что меня никто не научил про чувства рассказывать? Не, ругаться-то если — тут я поэму выдам многоэтажную, а вот сейчас — да не знаю я, чего ей сказать…
— В самом деле, малая. Ты часть меня. Без тебя я и себе-то нужна не буду.
Поворачивается в моих объятиях и голову кладет мне на грудь.
— Зен, я так тебя люблю. Ты мое счастье.
Обнимаю покрепче, говорю ей что-то в таком же духе. Радость ты моя… Ну что, согрелась уже?
А весной мне еще открытие — дневник она завела, и от меня его явно прячет. Да и так ведь знает — не буду я ее секреты читать, хоть прячь ты его, хоть не прячь. Да не, любопытно, конечно, что там за тайна имперской важности — но пусть уж лучше сама расскажет, как придет время. И даже искать его не буду — вон, других дел навалом, да… Саму ее спрошу, если что. Да и вообще — пусть учится хранить тайны, в жизни пригодится.
Черт, сны что-то пошли какие-то странные… Как будто я — это не я, а военачальник какой-то, что ли… На боевом коне — буланом, как наша Арго, но крупнее раза в полтора точно. И меч у меня — небось, тяжеленный, да только верчу я им — как легкой тростинкой. Да не, шикарный меч… Только почему-то я там совершенно одна: ни врагов, ни моих солдат или там кого. Только я и голая степь. И конь. Просыпаюсь среди ночи, дышу — как будто пробежала черт знает сколько. Да нет, в порядке все вроде — я дома, и Габи сопит под боком. Прижимаюсь к ней, слушаю ее сердце. Все в порядке — а то был всего лишь сон.
На следующий день, дело к вечеру. Мы с Габи сидим у дома, под нашей яблонькой, пьем вино. Да можно ей уже — немного только, и я слежу… Да в селе купила, внизу — оно тут дешевое, винишко-то это. И не крепкое ни черта — вон, совершенно спокойно работаем, что я, что малая. Я штаны свои штопаю, а Габи вон тоже что-то шьет — то ли себе, то ли на базар мне это везти потом, пока не поймешь. Блин, веселая была ночка со снами с этими… Да не, поохотилась я нормально — но вот сейчас из рук уже все валится к черту… Вон — иглой укололась, но это ладно. А вот что мысли всякие лезут…
— Ну и о чем задумалась? — спрашивает малая.
— А что, должна о чем-то конкретном?
— Зен… — раздраженно начинает Габи, но тут же обрывает себя. — Не обращай внимания. Проехали.
И возвращается к своему шитью.
— Что-то мне жуть какая-то седня снилась, — говорю как бы между делом.
— Да? — и смотрит так из-под челки, снизу вверх. А волосы ее — чуть ли не светятся на солнце.
— Ага. Вот как ты думаешь — мне бы меч не помешал?
— Ну не знаю… А почему его у тебя нет?
— Да руки не дошли как-то.
— Только меня предупреди, если что — а там посмотрим, что из этого получится. Главное, чтоб не арестовали, — и ищет себе в корзинке подходящие по цвету нитки.
— Ну да — с мечом-то только на войну, не на зверя.
— Значит — если у нас есть меч, то дорога нам только к лесным братьям?
— Походу так.
— Страшно?
— А то… И вот примерно про это та жуть во сне и была.
— Тогда я тоже видела этот сон.
— Что?? — а в самом деле, что за хрень? Это только простудой заразиться можно, но снами?
Габи откладывает свое шитье и смотрит куда-то вниз — на горы, на лес, а в лесу-то в этом отважные люди ходят, красного петуха на римские плантации выпускают, вертухаев вешают на дикие яблони…
— Ты там была, в этом сне. Только ты там воин, и конь у тебя большой такой и красивый.
— И меч у меня там был?
— Ну да.
— А вокруг — сухая желтая степь? — степи она никогда не видела, да и я вообще-то тоже…
— Да… А что?
— А вот то… Отольются медведю коровьи слезы.
Да ушли-то — как и в прошлый раз, только вот теперь я уже не знаю, может, и не вернемся. А это проблема — приличный меч раздобыть, а что я хотела-то? Никому на крест неохота — за помощь «лесным разбойникам», как их тутошние римляне называют. Вот только кто разбойник-то — еще посмотреть бы надо… Трое кузнецов отказались — и так смотрели, что самой страшно. Но вроде не настучат — надеюсь… Ну а пока — заночуем вон там, на краю села, там вроде у того вон пастуха свободная комнатушка есть. Ну да, отольются точно. И, может, даже кого-то спасти удастся от рабской доли. А меч-то — самое то на римского вертухая…
А село-то довольно крупное — и храмик какой-то есть, и таверна даже. В города-то нам теперь путь закрыт — там попасться проще. А тут… И лес вон вокруг — охоться сколько угодно… Вот, в таверне в этой и пообедаем, да, малая? Шумно тут — повозвращались люди с работы, ну, и радуются жизни перед тем, как к женам и детям… Да, еду нам, походу, принесут века через два.
— А знаешь — мне тоже не помешает меч, — ну, Габи, ты меня огорошила. Куда тебе меч-то — тринадцатилетке в девчачьем зеленом платье? И, походу, не только меня — вся таверна на тебя квадратными глазами моргает. Да не, слава богам, — не из-за этого вроде. Трахнуть они бы тебя не отказались — да только вот в этом селе меня очень даже знают. Знают, да — что яйца оторву только так. И оторву ведь… Ну или сразу к предкам отправлю — так что никто тебя тут не тронет.
— Тебе-то зачем, малая? — и без того голова болит, что с ней делать там, с этой мелкой, да…
— Ну… тоже драться, — и улыбается. А, это нашу еду несут наконец, и полугода не прошло. Так, ладно, лопай давай — а потом уж поговорим.
— Так для чего там тебе меч? — ложку в сторону, возвращаюсь к прерванному разговору.
— А тебе? — ну вся в бабку, вопросом на вопрос отвечает.
— Ну… скажем так, мне надо пару долгов забрать…
— Но эти долги — и мои ведь тоже, — ты бы сейчас свое лицо видела, серьезное до смешного. — Ну чо ты уперлась как баран, Зен?
И вот смотрю я на нее — на свою-то Габи… Вовсе уж не мелочь пузатая… Ладно, попробуй — но не забывай про мамкин ремень. А горностаи могут сразу уж устраивать траур — нам теперь нужно два меча.
— Зен, куда ты — туда и я. Твоя кровь — моя кровь, те люди — и мне должны, за тебя. Блин, куда иголка — туда и нитка!
— Уговорила, — а кто-то еще предсказывал, что выйдет вот она замуж, и только по праздникам ко мне будет приезжать… Что-то, Сирен, не похоже это на правду. Но — только чтоб совесть свою заткнуть — беру и спрашиваю: — Ну а если ты замуж, скажем, захочешь выйти? Спокойная жизнь, орава детишек? Из леса-то дорога — только на крест или к германцам через границу.
— Зена-Зена… Поживем — увидим. Но тебя я не брошу, вот.
Да уж — выросла моя девочка, это точно. Даже по голосу слышно — все это для нее не игрушки, все на полном серьезе. Ну и я ее не брошу, естественно — раньше на соснах яблоки вырастут… Вон даже собака щенков своих всегда защищает — ну так я и есть та собака. Блин, да чо вы все пялитесь на мою малую? Да, лицо у меня, наверное, щас… Хмурое как туча, ага. Многовато я выпила — ну да ладно, все равно уже скоро спать.
— Зен, так ты хочешь, чтоб я вышла замуж? — спускайся с туч на землю, Юпитер… Отвечай вон ребенку своему.
— Да я пока об этом не думала, — и кому я вру?
— Но думаешь сейчас. И не хочешь меня отдавать — ведь не хочешь же? Я же вижу.
— Габи, — и вот накрываю ее ладонь на столе своей, как будто самой мне тринадцать, дура я малолетняя. — Да, я отдавать тебя не хочу. Но и не хочу, чтоб ты мучалась со мной — у тебя ведь может быть нормальная жизнь.
— Ну, значит, все нормально.
И почему я никогда не могла ей врать?
Мечи нам все-таки сделали — и довольно быстро — в какой-то совсем уж глухой деревне. Там же мы и дождались ясной весенней ночи, когда из деревни из той бабка одна к братьям лесным пошла — еду им там отнести нормальную, сыр да хлеб. Ну и нас с собой захватила — хоть и отговаривала сначала. Короче: здорово, лес! А быстро я мечом махать научилась — и не такой уж он и тяжелый, да. Ну и Габи вон — тоже молодец. Мужики из отряда — смотрят квадратными глазами, но уважают. Хотя не — с мелкой еще заниматься надо, и никому кроме себя я этого не доверю. Да, мы с ней деремся, не вынимая мечей из ножен — да кожаных, легких, и без ремней, естественно. Да, так. И вот не надо тут — мамка всегда мамка, понятно? Ну что, Габи, — делаешь успехи…
В общем, жизнь продолжается… И вот сидим мы как-то ночью у догорающего уже костра — хоть малой и спать бы давно пора, завтра с утра длинный переход. Но вот не спится обеим, да и ребята там еще вроде шебуршатся — так что нормуль. Ну и разговорчики, дело ясное.
— А знаешь, я начинаю чувствовать это, — говорит Габи, спокойно так. Но видела б нас Сирена — убила б нафиг: что дочка ее, что внучка — обе грязные, как чуньки, и поцарапанные… Да не, это мы с ней ежевику ели…
— Что чувствовать? Как мышцы болят? — а что, нагрузки тут хорошие. Иди, охоться, тренируйся, грабь захватчиков римских. Коней тут — только наша Арго да еще парочка на весь отряд, верхом — строго по очереди, поэтому, считай, всегда на ногах. Ну а чего ты хотела, Зенка?
— Да не. Хотя — есть немного. Но я не про то. Судьбу я свою тут чувствую. И меч меня принял, вот. У тебя тоже? Принял он тебя, меч?
— Да, — отвечаю. — Принял.
Да в принципе — кое-что осталось таким же. Так же добываю меха — и римские богачи их по-прежнему покупают, да только их деньги против них теперь обращаются. И время идет, и жизнь изменяется. Зима вон уже к концу — и мы с малой опять полуночничаем, смотрим на звезды и все такое.
— Зен, извини, что трудно со мной сейчас, — это Габи, ребята нас в такое время не трогают. — На меня сейчас просто куча всего свалилась.
— Да все нормально. Что хотела-то, м?
А небо темное и высокое, а звезды огромные такие и близкие… Холодно, снег блестит — ну а что, луна-то вон полная. И Габи вон — улеглась у меня под боком, ну теплее так, дело ясное. Да в нашей лесной одежде — даже на снегу лежать можно, меха ж сплошные. И мной причем — по большей части — добытые, но это сейчас неважно. Все звезды мы уже знаем, и планеты там всякие, и истории разные про них — а еще, что я, что малая, обе можем по звездам одним дорогу найти. Только вот море, походу, навряд ли уже увидим… А то вот созвездие мне особенно нравится почему-то… Показываю его Габи и спрашиваю:
— Ну-ка, что это у нас там?
— Большая медведица это, — и улыбается, и явно историю собралась рассказывать, ну я ж свою дочу знаю, по голосу уже слышно. — Жила-была когда-то одна охотница. Артемиде она служила — ну, греческой богине охоты, а звали ее Каллисто. И вот однажды пришел к ней Зевс, и сделал с ней, что мужики делают. И Каллисто родила пацаненка, да только невзлюбили ее за это — и Гера, и Артемида. Одна — за то, что мужа чуть не увела, другая — за общение с мужиком, и неважно каким, им же всем на конюшне место… Ну, это Артемида так думала, а я не знаю пока… И вот однажды — превратили ее в медведицу, а кто — так я и не знаю: может, и Гера, а может, и Артемида. А пацаненок вырос, назвали его Аркад. И жил он себе спокойненько, взрослым дядькой стал. И пошел он как-то раз на охоту, и медведицу из берлоги поднял, а то как раз была его мамка. И убил бы он мамку свою — да только вмешался Зевс. Обернул он Аркада медведем — а потом на небо забрал и мамку, и сына. За хвосты их на небо тянул обоих. Вот они там и теперь остались — Большая медведица и маленький медвежонок.
— А я вот другую версию, знаешь, слышала: что это две телеги вот там, соль из Массалии кто-то вез в Колонию-Агриппину, только с дороги сбился и случайно на небо въехал, — и улыбаюсь, и за нос тяну малую свою… А она вон смеется.
— А ты действительно не любишь проигрывать, разве нет?
Не задавай глупых вопросов, Габи.
— Ну и как тебе моя история? — что ж, этот вопрос уже поумнее.
— Ну… самое интересное — что ты там половины не знаешь. Особенно — добровольно ли Каллисто с Зевсом переспала? А это очень многое меняет — можешь поверить… Так что ты думаешь?
— Да знаешь, те греческие боги — они же все получают, все, что угодно. Зевсу неважно — хочет она, не хочет… Но мне кажется — его вообще не было. А вот что Аркад мамку не убил — это замечательно. И что они теперь вместе навсегда — хоть и на звездах. А у нас вот наоборот: с нами ж все началось в горах, где к звездам поближе.
— Ага… Звезды, блин… и греческие боги. А что там колдуны по звездам гадают — может, и нам попробовать, на нашу судьбу?
— Так это же страшно — ее знать, — права ты, Габи, права…
— Да я понимаю. Я всегда знала, что мы с тобой людям помогать должны, спасать их и все такое. Так мы же и помогаем — ну, может, слишком жестоко, только по селам чуть ли не молятся на Лесную Деву. Это я — представляешь, мелкая? Ну или ты — там черта с два разберешь… Только вот — тебя я тут потерять боюсь, не дайте боги шальную стрелу поймаешь или похуже что…
— Зен, а ты хочешь обратно в горы, в тот домик наш? — и тоже к носу моему тянется, и смеется. А потом вдруг серьезно: — Да там уж римляне эти все перерыли наверняка — в селах-то вокруг тебя знали, да? Так что теперь нам лес — и дом, и могила. Ну и добрым словом помянут люди, когда умрем, — боги мои, девчонке четырнадцать с половиной… Да чья бы корова мычала — сама-то я в ее возрасте уж где побывать успела… Да оставь ты мой нос в покое — а хотя нет, давай, надо отвлекаться от таких мыслей. А потом предлагает вдруг: — А давай я буду писать — ну, что мы тут делаем?
— Ага… А если попадут не в те руки — свитки-то твои эти?
— Не боись. Когда попадут — мы уже будем есть яблоки в стране предков.
— Ну, тогда ладно. Только обещай. И изменяй там — города, имена, ага?
— Конечно, — а потом вдруг просит, и робко так: — Зен, а ты не напишешь первую часть?
— Первую часть?
— Ну да. Нашей истории. Когда меня не было еще, и когда я мелкой совсем была. Это же помнишь только ты…
— Ага, — отвечаю. — Да, напишу.
И лежим вот так на снегу, и улыбаемся звездам. Так, ладно, спать тоже когда-то надо — так что давай в землянку-то в нашу, и не пищать мне тут!
Рискованно, конечно, к мамке-то выбраться — но иногда можно… Так что сижу в сирениной таверне, потягиваю вино. А еще изучаю очень интересный плакатик, вон он на стенке прям напротив меня висит: власти ищут Virgo Silvae какую-то, это значит — Лесную Деву, и нарисован на нем ну совершеннейший монстр. Ни со мной, ни с Габи — ничего общего… Так что малая тоже тут — вон даже выступает, как раньше, и снова в таверне яблоку упасть негде. Да, молодец она у меня… А у меня вот настроение ни к черту. Сколько там женихов уже ко мне приходило — да габиной руки просить, не моей! Восемь уже, ага. Вдвоем с малой отшивали. Нет, решала-то, конечно, она, я так: отказать честь по чести, ну, и наорать или двинуть, если надо. Трое из отряда, четверо из разных окрестных сел, а один — я просто в ступоре была, если честно — римский аристократ, имение свое пропил и теперь вот решил — да непонятно, что он решил… Как он нас нашел-то еще? Но раз нашел — пришлось его поженить, только не с Габи, а с веревкой и деревом.
Вон она, на сцене — в белом платье с зеленым поясом, стройнее молодой сосенки. И рассказывает — заслушаешься… Красавица, да. И хоть она от меня — всего-то в паре кубитов, а я вон уже скучаю по моей мелкой.
Ну вот, рассказы на сегодня окончены. Со сцены спускается, садится рядом со мной. Не напротив, а рядом — да мы часто так делаем, такая вот близость для нас важнее взглядов в лицо.
— Ну как тебе?
— Да отлично, как и всегда.
— А последняя история? — и кружку мою берет, ну правильно, пить-то охота…
— Нормуль, — не, с винцом я, походу, немного перебрала.
— Дракон не великоват?
— Да не, в самый раз.
— Бум! Ты проиграла! Там вообще не было дракона. О чем задумалась, Зен?
— Да так, ни о чем. С вином вот только перебрала немного.
— Это да. Ну ничо, бывает, — и голову мне на плечо кладет. А я вот смотрю на ее поклонников — а тут их полно, как мухи на мед слетелись. И в нашу сторону так посматривают.
— Твои поклонники пялятся на нас.
— Ну и пусть.
— Кто-то из них тебе…
— Не-а.
— Ну, так всегда бывает…
— Я же сказала — нет, — поднимает голову, убежденно шепчет мне в ухо: — Я хочу быть только с одним человеком, Зен. Я каждый день открываю что-то в себе — с тобой, и хочу поделиться этим — с тобой же. Ты — все, что я есть. Ты — все, что я хочу, понимаешь? Я… в горящую хату полезу тебя вытаскивать… Да знаю я, что батя у меня был… — накрывает мою ладонь на столе своей. Какие они теплые, ее руки…
— А если, — черт, да что с моим голосом? — А если я не понимаю таких вот чувств? Если я не смогу ответить тебе взаимностью?
— Ты же любишь меня, Зен? — вот тихо так спрашивает, спокойно.
— Ну ясное дело.
— Я необходима тебе — ведь так?
— Не задавай глупых вопросов, — и на руки наши смотрю…
— Ты бы хотела быть с кем-то, кроме меня?
— Ой, да нужны они мне…
— Ну вот… Так, ладно, хорош пить. Спать пора — завтра уже в дорогу, — и когда она успела в мамочки записаться?
— Ну пошли, — так, все нормуль, не такие уж мы и пьяные… Боги, какого черта я обнимаю за талию свою дочу? Так, все, спать…
Утро. И чо я просыпаюсь в такую рань? А, ну да — солнце прямо в глаза, обычное летнее солнце. Башка трещит… Тихо матюкаясь, переворачиваюсь и утыкаюсь носом в габино плечо. Малая просыпается — и тоже не в лучшем настроении: чего, мол, меня будят?
— Блин, мы забыли занавески задернуть.
— Ага. И вино разбавлять водой, — отвечаю ей. Ну кто про что, а я вот с ужасающей похмелюги…
Лежим с ней в обнимку, вставать пока неохота.
— Габи, насчет вчерашнего…
— Что мы тогда наговорили, да?
— Ага. Мы можем попробовать?
— Ну, ясное дело, — усмехается моя мелкая.
И вот чем дальше — тем больше это ее волнует, Габи мою. Как она смотрит на меня иногда — глазами такими грустными, хоть сразу на меч кидайся. Да знаю я — она-то не хочет, чтобы я видела эти ее глаза… Не знаю — я тут виновата, по-моему, не малая. Это я не могу ей дать того, чего она хочет, — того, что ей просто необходимо. Ну да, мы с нею — Зена и Габи, то ли мамка и доча, то ли лучшие на свете подруги, что угодно сделаем друг для друга, но чтоб любовники? Бред какой-то… Да и батька ее в свое время поработал неплохо: хрен кто теперь получит командирское тело — то есть мое. Хоть и не люблю я малую разочаровывать — но сейчас вот просто не знаю, что теперь делать. Просто не знаю…
Боги, мне уже двадцать восемь… Лето к концу уже, по дорогам везут награбленное римлянами зерно — ну а мы его возвращаем нашим галльским крестьянам. И вот тут-то как раз — веселая одна ночка, на всю жизнь ее, наверно, запомню. Праздник урожая в глухой деревне в предгорьях Альп. Ну, если с нашим отрядом — народу довольно много. Все веселятся, вино рекой, а нас с Габи не особо и трогают — ну да, про мою жестокость тут тоже рассказывают такое, что мне смешно, а у малой голова болит от этих рассказов. Да поздно уже довольно, и вина я явно перебрала. Мелкая уже дрыхнет себе спокойно. Да и не она одна — на площади перед маленьким храмиком Кернунна остались только самые пьяные, но моих ребят среди них уже вроде нету… Ну а до местных мне дела нет — пускай себе делают что хотят, в том числе опрокидывают еще не опрокинутые столы. Вот только не надо издеваться над дудкой! Черт, если это музыка, то я — император Рима… Пойду-ка я прогуляюсь — а потом спать.
Дождь, наверное, будет — вон душно-то уже как. Ну и иду себе деревенской улицей, кое-где еще в окнах свет, думаю о габином поведении — и тут вот слышу… Да не, ничего кошмарного — две местные девчонки обнимались на сеновале. Ну и не только обнимались… Одна из них на Габи похожа… И вот что самое странное: ведь мне самой тогда тоже этого захотелось. Именно с девушкой — от мужиков меня габин батя отучил навсегда, я уж скорее трахнусь с волком или медведем, и то спокойнее… А вот с девчонкой… Да, и не ври себе, Зенка, — с одной конкретной, и ты ее очень хорошо знаешь…
Зима. Поехали мы к Сирене — надо ж ей дочку с внучкой иногда видеть. Вот только не вовремя, походу, отправились… Вьюга собирается, явно — а укрыться и негде, до ближайшей землянки нашей добираться черт знает сколько, и с селами та же хрень. Снег валит — на пару кубитов вперед ни зги не видать. И ветер еще… Арго рванула вперед — а Габи-то впереди сидит, спиною на меня навалилась. Чертов ветер до костей пробирает, малая моя дрожит вон уже. Так, ну-ка — надевай мой меховой плащ, и без разговоров тут! И запахнись получше! Да я-то ладно, переживу… А вот и ночь — совсем теперь холодрыга. И снег все валит и валит, и ветер этот… Арго, походу, рехнулась — нам бы сейчас укрытие сварганить бы хоть какое, а она мчится — будто от волчьей стаи. А может, и дом почуяла… Да черт уж с ней, пускай несет — может и права буланая наша, нельзя нам тут застревать, а то заровняет — и хоронить не надо. Ногами держусь за Арго, руками за Габи, повод уж бросила — толку-то от него сейчас… Только не засыпать! Эй, чего тут за хрень? Куда подевался лес? И почему тут солнце с неба прям по глазам, и снег этот чертов тоже? Бр-р-р, холодно… Здорово, Габи… А чо это ты сияешь, как жук-светляк? Эй, ну хватит, смотреть на тебя уже больно…
Бля, тряхнуло-то как… Ну точно — задремала я в седле, а теперь вон Арго меня разбудить пытается. Приехали, мол, хозяйка. И верно — стоим перед сирениной таверной, вот только там ни одного окна не горит. Ну это мы быстро исправим… Здорово, ма, принимай гостей! И Габи давай откачивать — а то, вон, сознание, по-моему, потеряла. Жить будет, ма? Да вроде, говорит, будет… Что там Сирена делала — спрошу у нее, на будущее. Просто отрубилась я тогда практически сразу. Теперь вон просыпаюсь — а Габи рядом, живая, слава богам. Только вот жар у нее, и потеет вся. Маленькая моя… За какие благодеяния ты мне дана? Не помню я таких что-то… И отрубаюсь по новой — саму меня, наверно, тоже лечить придется. Эй, кто там меня в шею целует? Блин, Габи. Сон — как рукой сняло. Щекотно… Да только не это тут главное — а то, что моя Габи меня целует. Моя малая… Убираю ее голову — а она еще шепчет что-то. Слушаю: «Зена… Зена…»
— Доброе утро, соня, — да не, еще не проснулась. Дыхание вроде нормальное… Обнимаю ее — и снова проваливаюсь в сон.
А утром — лопату в руки и снег грести, а то к таверне ни пройти, ни проехать. Ну и разгребла — да ничего мне не будет, и не Сирену же на это бросать… Арго в конюшне, отъедается лучшим овсом в округе, а я вон — с Габи, проснулась она уже. Лекарства ей всякие даю, температуру губами проверяю — в общем, образцовая мамочка. Хватала она уже такую вот хрень — в два года, как я ее тогда без Сирены вытащила — сама удивляюсь, и вспомнить страшно… Но тогда-то — спокойнее я как-то была. Тогда еще и самой не сдохнуть было б неплохо — поэтому вот, наверное… А может — сейчас я просто больше чувствую к ней? Ну да, все верно — сейчас она уже личность и все такое… Ой, да не ври ты себе, Зенка! Вон ее голова, на коленках у тебя, да — вот только не в лоб ты ее хочешь поцеловать. Не в лоб, а в губы — и похрен, что так не проверяют температуру.
________________________________________________
*Очевидно, наколка выглядела примерно так: «X» (от «Xena» в оригинальном написании) — как свастика (солярный символ, если кто не в курсе; до рождения одной большой скотины еще девятнадцать веков остается, если что), «G» — как полная луна со вписанным в нее полумесяцем. В итоге второй смысл наколки: «солнце и луна на ветвях мирового древа». (Ю.)
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:41 | Сообщение # 6 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава V: Не в лоб, а в губы
Вот следующие полгода — черт, это весело… Запой у меня сплошной — кровавым вином никак не напьюсь. Голова моя теперь стоит — поместье можно купить, да только вот хрен меня кто поймает. Не понимает моя малая, чего творится, — не видит, что рухнул во мне старинный один «заборчик», что та вот любовь, про которую горланят поэты, открыта мне теперь тоже. Не видит мелкая Габи, что ее чувства теперь взаимны: я втюхалась по уши в собственную дочу — и ни в кого другого, черт подери… Да, вот так — все по-другому теперь, да только вот ненормально это. Про этого, про Эдипа, давно еще она мне рассказывала, чего только не вычитает в этих своих свитках… Вот точно — не хочу я для Габи такой судьбы. Ага — головой не хочу, а сердце вразнос идет, и между ног там кое-что — тоже. Командирское тело получит только малая — или не получит никто, и так наверняка лучше. Ведь страшно же это представить даже — она же доча моя… Нет, что тогда со мною делал ее отец — там и близко не было этого ничего, просто та палка в штанах у него стояла, но у повешенных вон тоже стоит. А вот у тех девчушек на сеновале — у них любовь, да и у нас с Габи тоже. Боги мои… Любовь, блин… Только вот черт разберет, какая… Да не, без нее я бы просто в крови давно утонула — без Габи, то есть. Спасает она меня — отвлекает на всякие веселые вещи: и плаваем мы с нею, и боремся, и одежками меняемся иногда, и игры она всякие нам придумывает… Да весь отряд ее за это на руках носит — и развлечение же, и почувствовать себя можно как будто дома. Ну да, а что — не одну же меня малой развлекать, да она и сама так думает. И вот играем мы с ней — как щенята под боком у мамки, смеемся, и все такое. Вот это вот счастье и есть, наверное — а что там еще, про Эдипа-то про того, — а больно оно нам надо?
Двадцать девять мне, празднуем всем отрядом. В смысле это должен был быть сюрприз для меня, но у нас же как? Вот, ненужные секреты не умеем хранить, ага. Тогда мы как раз в селе в одном были — строили хату одному сироте, чтоб было ему куда жену привести, красавицу-девчушку с того ж села. И вот не надо мне тут — сама я с ребятами лес валила и бревна тесала, и все такое, да и идея вообще моя: ну вижу ведь, что любят они друг друга, а у обоих ни кола ни двора.
А в какой я день родилась — ну то Сирена мне рассказала, кому же кроме нее-то знать? Так вот, валяюсь я вечерком в траве, на звезды смотрю — и Габи вон рядом, теребит мои волосы. Бляха-муха, почти половина жизни… Ну а что — не такая уж хреновая жизнь и уж точно не бесполезная. Чего там еще меня ждет, а, Габи? В смысле — чего там еще ждет нас? И сосны шумят, и птица вон какая-то пролетела — сова, наверное. И Арго вон ржет, и окна в селе горят, и сверчки вон трещат, и хату эту завтра уже закончим. А интересно, как там Сирена? Хорошо же, что мы ее тогда встретили, да, малая? А ведь можно было б остаться с ней — жить там себе спокойненько, в таверне ей помогать и людей лечить. Да не, спокойной жизни мне неохота, но вот как приезжаем к Сирене — ну дома же я там, дома. А вообще — да где он там, наш покой? Ни Габи, ни мне его не видать как своих ушей: мы на войне, и дорога нам из леса — разве что к предкам. Да, мы помогаем галльским крестьянам. Да, про меня и Габи распевают на перекрестках, и люди бегут к нам с римских плантаций, и мы вот ни одного еще обратно властям не выдали. Ну да, и платить приходится: лично я для Рима давно уж — галльская сучка, и если вдруг попадусь — креста мне не миновать. Да только вот хрен поймают — тут каждый мужик за нас, и каждая баба, и даже каждый ребенок. Это наша страна — и наши леса и дороги, и наши села, друиды вон говорят — и боги тоже за нас, но это уж я не знаю… Короче, мы с Габи на своем месте. Ведь на своем же, мелкая?
Ну и чего ты там шебуршишься, а? Все, куда-то ушла — только мелькает вон за деревьями… Ну спасибо — цветущую ветку черемухи притащила, только цветы-то на ночь уже закрылись.
— С днем рожденья, Зен, — и улыбается, даже вот сейчас видно, хоть и темно.
— Спасибо. А я вот как раз тут думала, что жизнь-то у нас — вполне себе ничего, — и встаю, и обнимаю свою малую.
— Ага. Ну, пошли, еще вон праздновать будем, — и усмехается, как будто я тут ничего не знаю.
— Малая-малая… Вот сколько раз ты мне уже улыбнулась за твои почти что шестнадцать?
— Ой… Много, наверно. И ты же счастлива, да?
— А ты что думала, мелкая? А ты вот нашей жизнью довольна?
Вместо ответа — щелкает меня по носу и бежит. Да знаю я, куда — вон к тому костру… Вот интересно, а спать-то мы когда будем?
— А если я спать хочу, а, малая?
— Да нет уж — тебя там ждут, — и вот смеется, а я ее догоняю… Не успеваю притормозить, и обе падаем на траву. Тоже смеюсь и сверху вниз на нее смотрю. Наши взгляды встречаются, и смех обрывается — как отрезало. Сердце мое колотится — что кузнечный молот. Удар, удар… Черт, Зенка, возвращайся на землю — ты же ее чуть не поцеловала. Мотаю головой и встаю. И руку малой протягиваю — вставай, мол, давай быстрее.
— Ну пошли, — я спокойнее всех спокойных и черемуху нашу вон подняла. Габи улыбается мне, но руку вот брать не хочет.
— Зен, а ты знаешь, что ты вообще тут самая замечательная?
— Ну… Ты это говоришь практически каждый день — так что да, наверное, знаю.
— Ладно, побежали — уха там уже сварилась, чувствуешь запах? — а вот Сирена говорит, что вечером вредно лопать супы там всякие…
— Ну вперед тогда, — и двигаем обе к тому костру, к ребятам-то нашим.
Ну и идем, травинки теребим по дороге. Вот интересно, а она-то поняла, что я ее чуть не поцеловала? Так, ладно, не до этого сейчас — вон, поздравления принимай, командир… Ну да, постарались мои ребята — приперли мне платье с плеча какой-то плантаторши, улыбаются… Не, ну иногда-то можно и так ходить — хотя верхом в такой одежке не особо поездишь. Да не, вот обрезать если — то и верхом в нем можно…
Сверчки вон трещат, соловей распелся где-то в лесу. Костер полыхает жарко, и все ж свои… Стоп. Чего тут делает эта бабка, ведунья местная?
— Кто-то заболел, что ли? — спрашиваю.
— Да не, у нее тоже какой-то подарок для тебя вроде, Зен.
Охренеть… И ребята еще в кулаки смеются.
— Да не бойся, здоровы все.
— Куда тебе ее, Дева? — что-то сильно эта бабка сначала кашляла… Надеюсь, чахотки у нее нет.
— Кого — ее? — спрашиваю. А вот заранее меня нельзя было предупредить?
— Да наколку, — улыбается Габи: — И, если честно, идея была моя.
— А не старовата я для наколок? — ну да, а что мне еще сказать?
— Да не, Зен, нормуль.
— Ну и что, друиды уже решили, чего мне там наколоть? — черт, я надеюсь, они думали головой… Быть слишком узнаваемой мне нельзя — а то ведь так на крест прямая дорога.
— Нет, Дева, выбирай сама, — это один из лучших наших стрелков, а заодно еще — шут и бабник. В субординацию играет перед старухой — но я-то вижу, глаза у него смеются, свои же мы все друг другу.
— Ну сама так сама, — усмехаюсь. — Давай-ка, Габи, повернись-ка спиной, — разрезаю верх ее одежки между лопаток — да черт бы с ней, с той одежкой, сама ж потом и зашью, но моя доча не будет показывать сиськи моим бойцам, этого не надо ни ей, ни им, я сказала! — Ну вот примерно вроде этой. Только вот здесь, — и тыкаю пальцем в живот в районе пояса, там-то она всегда одеждой прикрыта будет, лишних особых примет мне нафиг не надо.
Габи смеется — ну точно, ее идея…
— Ну, да помогут мне боги, — да нечего ей бояться, той старой знахарке.
Да, мне бывало и намного больнее — но все-таки приятного мало, уж это точно. Хороший способ проверить, мужик ты или ребенок — так их же для этого и делают в основном, наколки-то эти. Так что давай, Зенка, ты — мужик, тем более Габи тут. Да хотя ей-то врать у меня не выходит, как ни крути… Фух, готово… Габи, притащи-ка мне ту сумку, ты знаешь. Ну, теперь эта бабка точно колечко то будет носить до скончания дней — а как же, ведь получено из рук Девы… Да не, нормальная плата, все честь по чести — тем более золотое.
Костер догорает, все уже, считай, разошлись. Габи идет к колодцу, заливает водой чадящие угольки. Куда ты меня тянешь, малая? Чего ты забыла на сеновале, а? Так, ладно, если что — я тебе не дам забыть про мамкин ремень. Эй, ну нефиг меня в сено валять! Блин, доча…
— Твоя наколка — как у меня…
— Ну да — и что из этого, мелкая?
— Но на животе. Почему?
— Потому что ты оттуда взялась — довольна? — так вот, и не смей мне играть в Эдипа!
— А все-таки — почему такая же? — да, немного обиделась, я же вижу.
— Ну… Потому что ты в моей жизни важней всего, — молодец, Зенка, очевидные вещи говорить научилась к двадцати девяти годам.
Молчание — да нормальное такое молчание, без всяких там. И вдруг:
— Зен, а у меня еще для тебя подарок. Я думала потом его выдать, а теперь вот решила — лучше сейчас. Но если что — отложим это дело, ага? Ты как?
Киваю — валяй, мол. Да и догадываюсь уже, честно говоря, чего там за хрень.
— Глаза тогда закрывай — давай-давай, и не жульничай, — и смеется. Ну и закрываю — и жульничать вовсе не собираюсь. Так, сено зашуршало, ногу мою кто-то задел — ну точно, права я была. Ой кто-то ремня получит… Ну да, мы как те две девчушки… Да что в подбородок целует, в губы же, небось, целилась? А, вот теперь попала и в губы. Черт… Ладно, ремень потом, а пока — ну поцелую ее в ответ, не валяться ж мне, как бревно, на сеновале на этом. Бля-я-я… Это я, то есть, блядь последняя, да только мне это нравится вот сейчас. Ну и куда? Ладно, открываю глаза — все правильно, лежит моя малая на сене рядом и смотрит на меня так… Вот если Арго дать хлебную корку, она ее сжует, а потом глаза у нее — ну точно такие же, только лошадиные.
— Понравилось, мам? — а что, видно не было? Да и мам, вообще-то, так не целуют…
— Ага, — усмехаюсь. — Ремня получишь потом.
— Ну и то хорошо. Ой, Зенка, как я тебя люблю…
Так, «Зенкой», она меня еще не называла… Хорошо хоть не Иокастой. Бля, да я ж ничем не лучше этой шлюхи из Рима — ну той, что трахалась со своим сынком. Меня ж свои же ребята на первой же осине за это вздернут — и правильно сделают, между прочим… Но это потом когда-нибудь, а сейчас — я обнимаю свою дочу, тем более что у нее вон глаза уже на мокром месте. Не бойся, маленькая, не бойся… Ну, значит, такая у нас судьба.
Отстраняюсь немного и смотрю на нее.
— А знаешь, до меня доперло… — это я говорю и выгляжу, небось, как полная дура. За мамочку у нас теперь Габи: эти ее бесконечно усталые глаза, да не знаю я, у кого вообще такие бывают.
— Да не доперло до тебя ничего, нормально все будет. Пошли до хаты.
Наутро я поняла: работа — вот настоящий друг человека. Хата вышла — ну как яблочко наливное, и закончили быстрее, чем думалось. Эй, малая, я уже отдохнула — сейчас мучить тебя буду, с мечами в смысле. Да что ж ты злая такая седня — обычно защищаешься только, а сейчас вон гоняешь меня как проклятую? А я как будто не знаю, чего ты злая… И чего ты так смотришь — я тоже знаю. Да только я тоже злая сегодня. Ну да, мечи — как обычно — в тех легких ножнах, я же себе не прощу, если пораню мелкую. Ага, не пораню — а все-таки больно, если этой дурой по челюсти, вот как сейчас мне малая с размаху въехала.
Ну матюкнулась я немного, ну что такое? Не нервничай ты, малая, нормально все.
— Да нормально все, — говорю. — Спокуха.
А все-таки нервничает. И ведь рассказала мне потом почему. Били же меня на плантации-то, тогда. И не только кнутом, но и кулаками по роже. И мелкая знает — сама же из меня выпытала, еще давно. И теперь вот — боялась она, что вспомню я про плантацию, про это вот все, и спать потом ночь не буду. Лучше нее — да никто меня лучше нее не знает. Без понятия я, будем мы с Габи трахаться или нет — но друг без друга нам никуда, это ежу понятно.
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:42 | Сообщение # 7 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Глава VI: Судьба
Чего дорожает-то все — как будто скоро война? И слухи ползут какие-то, и люди вон как-то по-недоброму усмехаются… По всем, считай, селам тихо так говорят темными вечерами: мол, государь-то в Риме — вовсе не государь… Дескать, настоящий-то анператор, Тит Флавий Веспасианус, — спасся в наших краях, зовет нас римлянам мстить да гнать их с нашей земли. Откуда он взялся-то хоть, анператор чертов?
Но это ладно, это еще цветочки. А вот недавно — сидим в таверне в одном селе, ужинаем спокойно всем основным отрядом. И тут — заваливается в двери дедок какой-то, пьян как сапожник. Косит так на меня глазом, на Габи тоже, и вдруг как рявкнет на всю таверну:
— Анператор Веспасианус могуч и грозен, а Лесная Дева ему жена! Ик…
Кому-кому я жена? Ну-ка, ну-ка, в кузню его — да печку затопить, поговорить надо…
— А может, не надо в кузню? — ну это Габи, кто б сомневался. — Может, он утром расскажет, как протрезвеет?
— Он и сейчас протрезвеет, даже получше, — нет, ну где это видано, сватать меня за какого-то проходимца, а я так ничего и не знаю?
— Зен, ну пожалуйста…
— Не смей его защищать — у меня тут одна зазноба, и я знать не знаю никаких анператоров! — малая краснеет и чуть не плачет, ребята усмехаются в усы, пьяный тот смотрит квадратными глазами. Ну да, вот зря я тогда боялась — не вздернули ни черта, только к Габи свататься перестали. В общем — Иокасте нельзя, а мне почему-то можно, хотела бы я знать почему…
А что, неплохо он протрезвел — вот только знать ничего не знает. Ну да мы тут не лыком шиты — короче, картина вырисовывается такая: анператор этот в окрестностях Тулузы скрывается, людей с ним — меньше, чем у меня, причем совсем уж беднота босоногая, больше из городских. По большому счету — прибьют его римляне через годик самое большее, только вот…
— Зен, ну поцелуй меня, — это Габи, и сейчас ночь, и мы вроде как должны бы заниматься любовью. — Ну чо ты как будто не здесь?
— Ты хочешь увидеть вот ту плантацию — ну, откуда я с тобой убежала? Не испугаешься?
— А ты?
— Знаешь, с тобой я боюсь только за тебя, — и чего вот она меня целует, это значит «ну поехали туда, а там разберемся»? — Не, малая, у меня голова болит.
А тут и есть от чего болеть. Страшно. Просто страшно туда опять. И надо же будет еще с анператором с этим дела решать: мол, раз народ нас уже поженил, давай-ка объединим усилия и все такое…
А если он псих какой-нибудь — что тогда?
А если малую захочет или меня — ну, в постель к себе в смысле? Так просто ведь его не убьешь — «бедняцкого государя», проблемы потом начнутся… Да Габи вон дрыхнет уже — и мне бы пора вообще-то…
В общем, поехали: я, Габи да еще трое, нечего привлекать внимание. Ой, весело там будет, я чувствую… Да не, пока все нормально. У Сирены вон повара в таверне сплошняком новые — из моих ребят, на всякий пожарный. Ну что, не поминайте лихом, если чего…
Да и Арго вон тоже волнуется — привыкла уже к нашим местам, а там и лес-то другой немножко. И Габи вон смурная какая-то…
— А что я самое первое помню — я тебе не рассказывала? — спрашивает она.
— Да не вроде, — и чо эта ветка по лицу хлопает, растет совсем не на месте…
— Я совсем мелкая, наверно, была. Сидела у тебя на коленках, и вся в волчью шкуру замотана. И огонь горел, и ты мне что-то там напевала, и мне было тепло и хорошо, — да сколько раз такое вот у нас было? Не сосчитать…
— Выше нос, прорвемся! — эх, Габи-Габи, всегда ты меня вытаскиваешь…
— Обещаешь?
— Обещаю.
Так, все проверить в десятый раз. Оружие, луки-стрелы, огнива, трут… Кружки-ложки и все такое, а главное — письмо вот это вот габино, Веспасиануса нашего прельщать веселеньким предложением. Хотя он, может, и читать-то не умеет? Ну да ладно, сама тогда ему расскажу…
Да не волнуйся ты за Сирену, Зенка! Ну поскучает тетка, ну все такое… В безопасности она там, не бойся. Она-то да, а вот мы… Сама себе щас не верю — но я ее обняла, и плакала на ее плече, и обещала: — Я вернусь, мам.
Вспомнила я ее — как мамку именно вспомнила, из детства из своего до рабства и до плантации. О боги, да чего я вообще боюсь? Бывало же и похуже…
А это уже интересно — габин отец. Едет — с одной плантации на другую, охрана и все дела. Ну а у нас — горючие стрелы: паклю смолой пропитала, стрелу обмотала у наконечника, и готово. Страшная вещь… Особенно если прилетает из лесной чащи. Паника, лошади убегают, люди горят — что свечки. Добро его — зарыли на будущее, а самому — нагнули две сосенки постройнее да отпустили потом верхушки, так делают у нас иногда, жестокая это казнь.
Ну и анператора встретили — нормальный мужик… Отправимся вон с ним на Лугдунум — а что, вдруг город возьмем? И мои ребята не лыком шиты, и у Веспасиануса вон есть солдатики бывшие — да и вообще, походу, тамошняя чернь сама нам ворота нараспашку откроет.
Ты кружки-то убери, служивый, а я по делам пошла. Работы невпроворот… Да, и не проболтайся, что Деву Лесную видел — а то… А вон и Габи моя — эй, не мечтай особо, моя она!
«Кто книгу прочел, пусть вина поставит,
А коли нет денег, закладывай платье».
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:42 | Сообщение # 8 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| Эпилог
Абзац из гипотетической монографии «Крестьянские движения во Франции: от Gallia Comata до Жакерии», вышедшей в ТОЙ ВЕРСИИ нашего мира в Москве в 1970-м году:
«Восстание лже-Тита было жестоко подавлено правительственными войсками. Главари восставших: собственно самозванец (настоящее имя Кокидиус), Лесная Дева (настоящее имя Зена) и некая Габриель, считающаяся или женой, или дочерью последней, были казнены в Риме в январе 90 г. н. э. О Зене и Габриель Галльских известно в отрывках несколько народных баллад, записанных уже позднее первыми христианскими монахами. Ряд советских историков [160, 203] полагает, что именно к образу Девы Габриель (а не христианского архангела Гавриила*, как считает большинство буржуазных исследователей) апеллировала спустя почти полтора тысячелетия народная героиня Франции Жанна д’Арк».
___________________________
*В реальной истории Жанне д’Арк являлся архангел Михаил, а не Гавриил. (Ю.)
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
| Evelyn | Дата: Понедельник, 07 Июл 2014, 18:42 | Сообщение # 9 |
|
Душа воина
Группа: Администраторы
Сообщений: 724
| АНТИЧНАЯ МАТЧАСТЬ, от переводчика
Устала постоянно сноски с пересчетом ставить и с географией, поэтому вешаю этот справочный перечень отдельной главой, чтоб он всегда был в самом конце фанфика. Итак:
ДРЕВНЕРИМСКИЕ ЕДИНИЦЫ ДЛИНЫ
1 римская миля (милларий) = 1 598 метров
1 римский дюйм = 2,663 см.
1 кубит = 0,4793 метра.
ДРЕВНЕРИМСКИЕ ЕДИНИЦЫ МАССЫ
1 мина = 0,5434 кг
ДРЕВНЕРИМСКИЕ ЕДИНИЦЫ ОБЪЕМА
1 модий = 8,704 литра
ВАЛЮТА (по «Эдикту Диоклетиана о ценах», 301 год н.э.)
1 денарий (динар) — это стоимость одного куриного яйца, за 100 динаров можно было купить 1 модий (см. выше) пшеницы.
Подробнее см здесь:
http://ru.wikipedia.org/wiki....0%D1%85
.
Тетрадрахма значительно дороже — учитывая, что за 30 тетрадрахм продали булгаковского Иешуа.
Вроде пока хватит. Потом, может, списочек пополняться будет. Все значения (кроме цен) взяты с http://www.convert-me.com/ru/.
ГЕОГРАФИЯ
Галльский язык отличался от латыни примерно как украинский от русского. Галлы свободно понимали перехваченные ими донесения Цезаря на латыни, поэтому ему пришлось писать донесения на греческом.
Колония Агриппины, она же Colonia Claudia Ara Agrippinensium – нынешний Кёльн, в западной части современной Германии, а тогда – столица римской провинции Нижняя Германия.
Каледония – нынешняя Шотландия, тогда там волки водились. В состав Римской империи не входила никогда, только граничила с Римской Британией по Адрианову валу, немного южнее нынешней границы между Англией и Шотландией. Само наличие вала говорит о том, что земли к северу от него считались очень и очень дикими.
Массалия — нынешний Марсель.
Лугдунум (современный Лион) — столица Римской Галлии, конкретнее — провинции Лугдунская Галлия, но также и центр императорской власти для всех галльских провинций. См.:
http://ru.wikipedia.org/wiki....3.D0.BC
.
ПРОЧЕЕ
В ведьм в античности верили, а кто не верит мне — идет читать апулеевского «Золотого осла».
В Римской империи того времени меч — редкая привилегия: ходить с оружием разрешено только римским гражданам — это их неотъемлемое право, в отличие от неграждан. Туземцам за ношение оружия — смерть через распятие. Даже храмовая стража Синедриона вооружена деревянными дубинками и кольями. См.: http://ru-navoslavie.livejournal.com/26539.html .
В реальной истории «лесные братья» — неофициальное наименование вооружённых националистических групп, действовавших в 1940-е — 1950-е годы на территории прибалтийских республик СССР — Литвы,Латвии и Эстонии — и выступавших против советской власти, за восстановление государственной независимости этих республик, утраченной в 1940 году в результате аннексии этих республик Советским Союзом по секретному протоколу к пакту Молотова — Риббентропа. Наибольший размах это движение приобрело в Литве в 1944—1947 годах. См.:
http://ru.wikipedia.org/wiki....941957)
.
Аналогичные партизанско-сепаратистские вооруженные группировки вполне могли существовать на западных территориях Римской империи, благо леса там тогда были не хуже белорусских, а уж о горах и говорить нечего. Плюс, для того (даже более раннего) времени достоверно известно о партизанщине в Галилее, конкретно — в плавнях вокруг Тивериадского озера. Т.е. партизанщина в то время была, и «галльские/германские лесные братья» вполне могли существовать и наводить ужас на представителей римской власти.
«Отольются медведю коровьи слезы» — древнерусский вариант аналогичной современной поговорки, его употреблял протопоп Аввакум.
Легкие кожаные ножны встречались: «В Средневековье (и в античности тоже, причем греки и римляне предпочитали именно легкие ножны: http://en.wikipedia.org/wiki/Scabbard#Ancient_scabbards) для изготовления ножен для меча или сабли использовались дерево, обёрнутое в кожу или ткань, либо кожа, укреплённая металлическими бляхами или полосами. Внутренняя часть ножен была выложена мехом, выполнявшим целый ряд различных функций. Одной из них было образование особой плёнки, появлявшейся в результате постоянного вложения в ножны смазанного маслом или животным жиром оружия. Эта масляная плёнка по меху в ножнах создавала особо благоприятную защитную среду для хранения, защиты от ржавчины и постоянно повторяющейся смазки меча. Кроме этого, благодаря такому меховому ложу в ножнах меч удерживался в фиксированном положении.
Металлические части (кольца) в месте вхождения меча или сабли в ножны служили их защите от повреждений при вложении в них оружия. Также металлом была защищена нижняя часть ножен, их оконечник — с тем, чтобы избежать царапин или повреждений при контакте с поверхностью земли». См.: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B6%D0%BD%D1%8B .
Ежевика сизая (Rubus caesius) и Ежевика несская, или куманика (R. nessensis), растут в светлых лесах, по опушкам, кустарниковым зарослям, вырубкам, берегам рек, вдоль дорог и изгородей; образуют густые колючие заросли. Плоды их употребляют в пищу. Размножаются корневыми отпрысками. Как ягодные растения виды Е. выращивают в США, Великобритании, Канаде, ФРГ и СССР.
.(Источник: «Биологический энциклопедический словарь.» Гл. ред. М. С. Гиляров; Редкол.: А. А. Бабаев, Г. Г. Винберг, Г. А. Заварзин и др. — 2-е изд., исправл. — М.: Сов. Энциклопедия, 1986.)
«Ежевика несская» (она же просто «ежевика»), кстати, колюча настолько, что ее полоса шириной в один куст — это заграждение ничуть не хуже колючей проволоки, только горит. Когда ее собираешь — обязательно все руки в царапинах.
Авалон («Страна яблок») — кельтский вариант рая. Корень «Авал» в его названии — тот же, что в русском «яблоко» и английском «apple». См.: http://en.wikipedia.org/wiki/Avalon .
«Обиход древних кельтов был несложен. Жилища их были довольно примитивны по своему устройству: обычно это деревянный дом с углубленным в землю полом (полуземлянка), покрытый соломой. Такие хижины составляли село или деревню, не защищенную от набегов врага. В периоды частых войн одного племени против другого поселяне искали убежища себе и своим стадам в стоящих на возвышенности, достаточно хорошо укрепленных городищах. Это место, защищенное валом, стеной, сложенной из бревен и камня, и рвом, называлось оппидум». См.: http://www.100velikih.com/view571.html .
«Буйабе́с, буйабесс (фр. Bouillabaisse), в России может применяться наименование марсельская уха — блюдо французской кухни, рыбный суп, характерный для средиземноморского побережья Франции. Является оригинальным провансальскимрыбным супом, наиболее распространён в Марселе. <…> Исторически буйабес являлся традиционным блюдом марсельских рыбаков и готовился из рыбы, оставшейся вечером после продажи: это дешёвый суп. <…> В региональных разновидностях в буйабес добавляют кальвадос, орех (Нормандия), подкисляют уксусом (Бретань), в качестве специй используют букет гарни, в тулонский буйабес добавляют картофель». См.: http://ru.wikipedia.org/wiki....5%D1%81 .
Платье как «парадная форма» и подарок для Зены взялось вот отсюда:
«Хотите — жгите заживо,
А я царя не сглазила.
Мне жребий выпал — важивать
Полки Степана Разина.
В моих ушах без умолка
Поет стрела татарская...
Те два полка,
Что два волка,
Дружину грызли царскую!
Нам, смердам, двери заперты
Повсюду, кроме паперти.
На паперти слепцы поют,
Попросишь — грош купцы дают.
Судьба меня возвысила!
Я бар, как семя, щелкала,
Ходила в кике бисерной,
В зеленой кофте шелковой».
(Дмитрий Кедрин, «Песня про Алену-старицу», http://az.lib.ru/k/kedrin_d_b/text_0120.shtml )
Кольцами, как правило, расплачивались скандинавские конунги, отсюда и эпитеты в сагах примерно такого типа: «кольцедарящий» и «ломающий кольца».
«Шлюха из Рима» — Агриппина, мать императора Нерона. См. у Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей», главу про Нерона.
Шестая глава «Зены Галльской» — тут сразу куча всего, поэтому по порядку. «Анператор Тит Флавий Веспасианус» — римский император Тит (правил: 24 июня 79 года — 13 сентября 81 года), брат и предшественник Домициана, против которого в 89-м году н.э. выступил пропретор Верхней Германии Луций Антоний Сатурнин, поддержанный германским племенем хаттов. Если мог Сатурнин — то в принципе ничто не мешало другому восстанию в то же самое время вспыхнуть и в Галлии. Источники о нем молчат, но у нас же тут все-таки художка: Домицианом были недовольны, Римом тоже, и восстание вполне могло быть.
Фигура самозваного государя — очень удобное знамя для бунта, тот же Емельян Пугачев выдавал себя за «амператора Петра III». Самозванчество, кстати, имело место и в Римской империи, пример тому — несколько лже-Неронов.
Моя гипотетическая «крестьянская война Зены Галльской» строится по модели разинщины/пугачевщины, а тот же Степан Разин писал свои «прелестные письма» именно «и ко всей черни». Я понимаю, что Др.Рим и все такое — но любой марксист Вам скажет, что крестьянские войны всегда идут по одной модели.
«Клады Емельяна Пугачева» — просто забиваем в гугле…
О «двух березах князя Игоря» см. здесь: Членов А.М., «По следам Добрыни», Москва, издательство «Физкультура и спорт», 1986 год, стр. 99-101 («Две березы»), о боевом использовании зажигательных стрел не при осаде деревянного города, а против пехоты на поле боя — в этой же книге, стр. 88-90 («Уроки и следствия 941 года» и «Хейстингз и Шатрище»). Да, я понимаю, у Анатолия Членова речь о славянах X века н.э., но уровень военного и культурного развития галлов I века (по моему частному мнению, причем речь идет о галльских крестьянах, а не о романизированном населении крупных городов) мало отличался от уровня развития славян в период племенных княжеств. Вспомним, что именно с аналогичными племенными княжествами галлов воевал Юлий Цезарь. Поэтому — могло быть.
И в то же время социально-экономические условия ко времени действия повести (72-89 гг.н.э.) давно уже не племенные. Галлия уже достаточно давно завоевана, племенных княжеств уже нет, мало того, страна давно включена в состав Империи. «Нищие галльские крестьяне» противопоставлены «богатым римским горожанам и плантаторам». Именно поэтому и партизанщина и восстание вполне могут иметь национально-освободительный «для всех галлов» характер и одновременно быть направленными «против всех подряд богатых и угнетателей» и даже апеллировать к фигуре самозваного государя — т.е. в конечном итоге смахивать на русскую разинщину/пугачевщину.
Так, сама поняла, что написала. Возможно, Маркс и Энгельс переворачиваются в гробах, но это все-таки художка.
Такие люди как мы сами строят свою судьбу.
|
| |
| |
